Я и сам не могу сказать с достаточной ясностью, что именно заставило меня показать вам эти фотографии.
    Старые.
    Не просто старые – ОЧЕНЬ старые.
    Снятые ни много ни мало – почти четверть века назад. Когда о грядущей эре цифровой техники никто не догадывался, да и простая «зеркалка» была в общем-то предметом роскоши.
    Фотографии, сделанные простеньким 35-миллиметровым малоформатным аппаратом «ФЭД-Микрон». Негативы давно испарились в плотных слоях атмосферы. Остались лишь маленькие бумажные отпечатки. Помятые, выцветшие, нерезкие.
    Я наткнулся на них случайно, разыскивая старую записную книжку в коробке со всякой всячиной, стащив ее с верхнего яруса кладовки.
   Наткнулся, посмотрел… и решил показать.
   Возможно, не все поймут, чему посвящены снимки. А кто-то подумает: не ошибся ли я еще на четверть века с датой съемки, и если так, то кто снимал?
    Не ошибся. Фотографии сделаны мною в 1983 году. На развалинах города Дрездена.
     Этот немецкий город – одна из нескольких точек на карте мира, к которому навсегда привязана моя душа. С ним связан короткий, но чрезвычайно важный момент моей молодости. Точнее – прежней жизни.
    Это мой город. Навсегда оставшийся моим.
    Более реальным и в тысячу раз более любимым, нежели моя родная, опостылевшая турецкая Уфа.
    Моя любовь к Дрездену сравнима лишь с любовью к другому городу ушедшей молодости – Ленинграду. Недаром в советские времена эти города являлись побратимами.
    Сегодня события Второй мировой войны утратили остроту, подчиняясь ублюдочному менталитету XXI века. И, наверное, только немцы – и то не все – помнят, что Дрезден был практически уничтожен.
   Не при штурме, не в боях.
   Город стерли с лица земли наши прославленные западные союзники в ночь с 13 на 14 февраля 1945 года. Ковровой бомбардировкой, в которой участвовало одновременно более ПЯТИСОТ самолетов.  
    Что даже сейчас, во времена засилья американской «культуры» - то есть полного англоязычия - признано не просто актом вандализма, а ВОЕННЫМ ПРЕСТУПЛЕНИЕМ.
     В год, когда я посетил Дрезден, прошлое казалось живым.
     Уже не двигалось, но еще дышало.
     Развалины были везде и повсюду.
     Немцы смогли восстановить только художественный музей Цвингер, который знает любой даже не побывавший по единственным в мире воротам с золотой короной. Тот, где хранится «Сикстинская мадонна» Рафаэля.
    И еще – городскую ратушу.
    Остальное безнадежно ждало своего часа.
     Центр старинного города состоял из современных домов с вкраплениями черных руин.
   Потом, чувствуя жгучее неравнодушие очевидца, я читал книгу про бомбардировку.
    Которая не имела стратегической необходимости: в окрестностях города не было ни одного серьезного  промышленного предприятия.
    Теперь я догадываюсь об истинных причинах образцово-показательного рейда. Для которого идеальным объектом оказался Дрезден.
    Не Берлин со своей Рейхсканцелярией и еще живыми Гитлером, Геббельсом, Гиммлером, а также Кейтелем и Иодлем и всем штабом ОКВ; не подземные заводы Дора. И даже не подвижные базы, откуда с прежним рёвом стартовали на Англию грозные ракеты “V-2”.
    А город-памятник, известный всему миру культурными ценностями. К тому же представлявший просто-таки учебную мишень. Ведь Дрезден был практически лишен ПВО, оттянутой на защиту военных объектов.
   Я читал и видел огненный ад, уничтоживший сто тридцать пять тысяч человек. Не солдат; военные победы давались союзникам с трудом – гражданских жителей. Безнаказанный налет планировался с предельной тщательностью. Сначала несколько разведчиков сбросили ориентиры и световые бомбы. Потом на них волнами пошли тяжелые «Ланкастеры».
    Жилые кварталы рассыпались и горели в ночи смрадным злым пламенем.  
    А потом то, что еще недавно считалось городом, источало трупную вонь из-под обугленных камней. Которые оказалось некому разгребать.
     Этот запах войны и смерти ощутил даже я. Через тридцать восемь лет.
     Казалось, над городом незримо витают души погибших людей.
     И…
     И пусть под камнями задохнулись жены солдат, получавшие в сорок первом году мародерские посылки с Восточного фронта.
    Пусть там оказались похороненными те же немцы, которые в тридцать третьем избрали Гитлера, в тридцать девятом пошли за ним в Европу, а в сорок пятом яростно отстаивали каждый дом.
   Пусть…
   Но это были не солдаты. Не штабные генералы и даже не государственные чиновники. А невооруженные люди. Массовое, преднамеренное убийство которых позорно для воина любой стороны.
     Впрочем, чопорным англосаксам к этому не привыкать. В свое время по массовой, государственной жестокости к беззащитным они превзошли гитлеровцев. Ведь именно они догадались привязывать индусов к пушечным стволам и разрывать их на части живьем.
     Холодные руины, глядящие из зарослей злого кустарника чернотой безжизненных окон, вошли в мою память так глубоко, что этот Дрезден снится мне время от времени до сих пор.
    Сейчас, конечно, все изменилось. Как не раз писали мне друзья из Германии, развалин не осталось.
    Их можно увидеть теперь только в редких старых альбомах.
    И еще на этих фотографиях.
    Которые сейчас получились уже совсем размытыми.
    Ведь я вижу все через помутневшую толщу времени.
    Или, может быть, просто сквозь слезы.