Это место, где держит резинка чулок,
Береги мои пальцы, токарный станок,
В двадцати двух местах подписал " бегунок».
Оливье ты моё, оливье.
И трамвая седок, и метро пассажир,
В коммунальных дубравах поёт комбижир,
Если взял - подержи и назад положи.
Оливье ты моё, оливье.
Что у них над коленками, там где темно?
Ты принёс дорогое вино " Салхино",
Как поёт нам Бернес - " нам немало дано".
Оливье ты моё, оливье.
Прибегут на коньках новогодние дни,
Ты зелёную трёху Варюхе гони,
А уж купят они и накроют они.
Оливье ты моё, оливье.
Это лёд на Неве, это слёт на Оке,
Это Хиль на всемирном поёт " Огоньке",
Это катины плечики тают в руке.
Оливье ты моё, оливье.
Кем-то всё же натянута в пяльцах канва,
Кем-то налита в блюдце реки синева,
И помещик -подлещик и шлюха плотва...
Оливье ты моё, оливье.
Но в отчаянных пальцах гремит пустота,
Упирается в клавиши Шуберт с листа,
Через раму сползает Коровин с холста,
Это проще простого - разбег - и с моста,
- От винта , - говорят. Это нам - от винта.
Оливье ты мое, оливье!
Петербург ко мне явился,
Непривычен и знаком
Он явился- запылился
Светлым ветреным снежком.
Принялись в сапожках ножки
Очаровывать меня,
На троллейбусном окошке
Затеплела пятерня.
Баснописец из Публички
Пирожков идёт поесть.
Шик античный, мост Аничков,
Невский 86.
Михаил Иваныч Глинка,
Звон фарфора на реке…
Петербурженка-снежинка
В меховом воротнике...
— Кто вы, собственно, есть ху?
— Я творец стихотворений.
— Что толкает вас к стиху?
— Ряд волшебных озарений.
— Где есть ваш апартамент?
— О, любая точка мира.
— В протекающий момент?
— Здеся. На проспекте Мира.
— Кто ваш близкий человек?
— Мне про это неудобно.
— Как встречали новый век?
— Выпивал на месте Лобном.
— Кто стучится в дверь ко мне?
— Я не знаю, к сожаленью.
— Есть ли истина в вине?
— Есть. Но только в искупленьи.
— Кто есть ваш хороший друг?
— Слово. Да, пожалуй, слово.
— Что вы заревели вдруг?
— Да хреново мне. Хреново.
Как будто кем-то сожжены
Все петербургские мосты,
Как будто мы окружены,
Безмолвным слоем пустоты.
Как будто в этой пустоте
Я заблудился и пропал,
Как будто ангел улетел
С Александрийского столпа.
Как будто правят щит и меч
На всё готовою толпой,
По каждой площади — картечь,
И в каждой дворницкой — топор.
И зарастает серым льдом,
И желтой ряской неживой,
Твой петроградский бедный дом,
Твой одинокий, угловой.
Мне бы домик подле храма
У столетья на краю,
Мне бы томик Мандельштама
Да садовую скамью.
Мне бы лёгкого соседа -
Муравья и воробья,
Полупьяную беседу
О повадках бытия.
За окном глядятся в воду
Облака и фонари.
Мне бы тихую свободу
Не снаружи, так внутри.
Мы потерялись. Раньше впереди
Маячил коммунизм. Кривой нелепый
Со сломанной и проржавевшей скрепой,
Но что-то сдуру шевелил в груди.
Стоял безумный мальчик на часах.
В лесу метался Данко полуголый,
Размахивал сожжённой средней школой,
И повисал на горьковских усах.
На выпускной повязывали бант.
Скакал Корчагин в роли Ланового,
Болконский выпивал у Броневого,
Но добирал в гаштете "Элефант".
Потом Лолита Гумберту дала
Почувствовать себя сверхчеловеком,
Эдит с Марлен, прикрывшись прошлым веком,
Не кажут нос из тёмного угла.
Всё кончено. Царём глядит с афиш
Любой винтом раскрученный подсвинок.
И очумелый чаплинский ботинок
Грызьмя грызёт компьютерная мышь.
Животные немного обижались,
что пользуясь их домом и теплом,
пришельцы к ним никак не обращались,
ослом их называя и волом.
Хозяева-то их именовали,
и даже приучали к именам,
и гладили по умным головам,
когда им воду и еду давали.
И шерстяной осёл, и толстый вол
смотрели на кормушку удивлённо,
где был, сопел и увлажнял пелёнки
тот, кто к ним неожиданно пришёл.
над ним кормящей матери спина,
казалось, что не как другие дети,
ребёнок этот знает всё на свете,
и даже, в том числе, их имена.
Осёл вздыхал, вол сдержанно мычал,
хотя бы слова ждали, пусть не ласки.
Менялись за стеной ночные краски.
Всё мальчик знал. Но до поры молчал.
Береги мои пальцы, токарный станок,
В двадцати двух местах подписал " бегунок».
Оливье ты моё, оливье.
И трамвая седок, и метро пассажир,
В коммунальных дубравах поёт комбижир,
Если взял - подержи и назад положи.
Оливье ты моё, оливье.
Что у них над коленками, там где темно?
Ты принёс дорогое вино " Салхино",
Как поёт нам Бернес - " нам немало дано".
Оливье ты моё, оливье.
Прибегут на коньках новогодние дни,
Ты зелёную трёху Варюхе гони,
А уж купят они и накроют они.
Оливье ты моё, оливье.
Это лёд на Неве, это слёт на Оке,
Это Хиль на всемирном поёт " Огоньке",
Это катины плечики тают в руке.
Оливье ты моё, оливье.
Кем-то всё же натянута в пяльцах канва,
Кем-то налита в блюдце реки синева,
И помещик -подлещик и шлюха плотва...
Оливье ты моё, оливье.
Но в отчаянных пальцах гремит пустота,
Упирается в клавиши Шуберт с листа,
Через раму сползает Коровин с холста,
Это проще простого - разбег - и с моста,
- От винта , - говорят. Это нам - от винта.
Оливье ты мое, оливье!
Вадим Жук. 18-й год.