***

Прошло четыре года, но тот морозный февральский день до сих пор стоит в моих глазах.
Тогда зимой я снова приехал на родину, которая всю мою жизнь, прожитую вдали от нее, звала меня к себе. Когда я возвращался, Она радовалась и смеялась, когда уезжал жалобно плакала и смотрела мне вслед. Последние витые километры старого Мышкинского тракта оставляли позади заснеженную Николо-Корму с печально смотрящим остовом разрушенной церкви, уютный Покров, спрятавшийся в покрытых изморозью деревьях, и приближали меня к родному Рыбинску. Вот уже показался старенький мост через замерзшую Коровку и справа вдалеке стройная ограда Георгиевского кладбища. Здесь я всегда останавливаюсь и выхожу подышать тем воздухом, от которого начинает сильнее биться сердце, и в глазах набегает сухая слеза.
Все прошло здесь, и отсюда все началось. Старинный розового цвета вокзал с ажурными венецианскими окнами улыбается мне расходящимися в разные стороны путями железной дороги, а запах паровозных топок приятно щекочет нос. Дальше за ним, шпиль католического костела пронзает скованное морозом светло-голубое небо и указывает на центр города с его купеческими особняками и сверкающим золотой шапкой Кафедральным Спасо-Преображенским собором. Я поворачиваюсь и прохожу под аркой, ведущей к двум нашим храмам: Вознесенскому и Георгиевскому. Окруженные строгими мраморными надгробиями купеческих семейств, они молчаливо стоят в зимней тишине, изредка разрываемой призывными паровозными гудками и жалобными криками птиц. Снег хрустит под ногами, и окружающий пейзаж напоминает мне большое бело-синее одеяло, укрывающее и прошлое этого города и мое личное, ушедшее.
Из дверей кладбищенской сторожки выходит высокий молодой человек и направляется по дорожке в мою сторону. Одетый по-монашески во все черное, он приветливо смотрит на меня. Здороваемся, и в его глазах я читаю желание продолжить разговор. Мы поднимаемся по ступенькам Вознесенского храма и входим под его своды. Неописуемая красота предстает перед нами. Свет, бьющий из окон, столпами упирается в мраморный пол и разносит свои лучи по стенам с обновленными росписями и позолоченной резьбе многоярусного иконостаса.
В храме кроме нас никого нет, и ничто не мешает нашему духовному общению. Моего собеседника зовут Слава и он, как и я, родом из Рыбинска. После окончания института как многие, не нашедшие себя в родном городе, уехал в Москву. Там долгое время работал официантом в ресторане, но душа искала иное. Что-то росло в нем и заполняло сердце, вытесняя ненужную суету жизни, современный мир ничем не связанных друг с другом людей с его безучастностью и равнодушием к судьбе отдельного человека. И он бросил этот мир и снова вернулся на родину. Здесь, где душа напитывается родным, наше сердце и наш ум никогда не бывают в разладе и, встречаясь, всегда находят ясное решение. И Слава его нашел.
- Куда же дальше, - спросил я его?
И тихо, и одновременно страстно прозвучал ответ - Соловки...монастырь.
Его речь лилась спокойно и ясно, отворяя горницу души, и высвечивая сокровенное. Незаметно для нас солнце, совершавшее свой короткий зимний путь, осветило моего собеседника. Я стоял завороженный и смотрел на него. Его глаза, наполнившись вечерним светом, выражали ясную цель и верность избранному пути. Он стоял рядом, но был уже далеко от меня, уходя по этой дороге, в которую его позвал Господь.

***

Когда я вышел их храма, солнце уже садилось, освещая только верхушки деревьев, и спрятанные в них птичьи гнезда. Густые синие тени легли на заснеженное кладбище, приглашая ко сну всех: и мертвых и живых. На какое-то время я забыл, зачем я приехал в Рыбинск, и куда собирался дальше. Я думал о нем, открывшем мне свое сердце, о его дороге и о его счастье. И вспомнились мне слова нашего великого художника Михаила Нестерова: <Не бойтесь Соловков. Там Христос близко.>

Москва, февраль 2011г.