***

Когда приходит лето, я бросаю пыльную Москву и уезжаю в Белгородскую губернию, где южнорусская природа встречает меня своими нежными объятиями. Окающие названия северных сел и деревень сменяются на ласковые Волоконовки, Графовки и Поповки. Здесь меня снова ждут сахарные плечи белых гор, пышные купы ив и лягушачьи концерты в заросших камышами речных заводях. Возвышаясь среди невысоких меловых гор и кукурузных полей, сверкающие купола уже издали пленяют взгляд. И вот я снова у ворот храма Воскресения Христова. Построенный в безмятежном для России 1911 году с уникальным керамическим иконостасом и неземной красоты фресками, он чудом уцелел в огненном вихре революций и войн и сейчас торжественно встречает меня в своем зеленом праздничном облачении. Я кланяюсь ему и с волнением поворачиваю к поповскому домику, где на пороге стоит отец Александр. Он в бодром расположении духа и весь в приготовлениях к светлому празднику Троицы. Мы троекратно целуемся и проходим в гостиную, где пьем душистый чай и разговариваем.
История его семьи удивительно переплетается с историей страны. Отец, Евгений Деревянко, начал служение в тяжелые послевоенные годы, когда на фоне общей разрухи и неустроенности, пойти в священники означало добровольно стать изгоем среди строившего свое "светлое будущее" народа. В молодости увлекался фотографией и до сих пор благоволит этому искусству, поэтому у меня совсем не остается сомнений насчет предстоящей съемки.
Я слушаю отца Александра, и музыка его голоса передает воспоминания о детстве, в котором дорога к храму начиналась через испытания. В то время, в канун церковных праздников, отряды комсомольцев и народных дружин окружали храмы и кидали в идущих в церковь людей яйцами, выхватывали из толпы молодежь, а представители школ высматривали в толпе своих учеников. Оперуполномоченные по делам религий вербовали осведомителей среди священников. Так, однажды с подобным предложением пришли и к отцу Евгению, на что получили резкий ответ: "Я служу Богу, а не вам!". Затем последовали репрессии, и на отца Евгения был наложен многолетний запрет на служение. Скитания и безденежье не уронили, а только укрепили его дух, и Господь в награду направил сына по стопам отца.
Прошли годы, и на новом изломе русской истории отец и сын начали служить в Свято-Воскресенском храме в Зимовеньке. Еще в первый свой приезд, мне запомнилось с какой заботой и вниманием они относились к каждому человеку, который искал совета или утешения, а праздничная проповедь в переполненной церкви до сих пор стоит перед моими глазами. Я уезжал и сердце мое пело, когда родилась идея снять праздник в сельском приходском храме и передать чувства, которые остались во мне навсегда.
Я вернулся через несколько лет и провел здесь два незабываемых дня. На моих глазах храм наполнялся народом, на клиросе пели певчие, и шла долгая торжественная праздничная служба. Перебирая в голове знакомые картины русских художников, я с горечью задумался над тем, что наше изобразительное искусство, шагая в ногу с нигилистской интеллигенцией того времени, почти не оставило своим потомкам правдивых и благочестивых образов священников, кроме сатирических полотен наподобие перовских "Чаепития в Мытищах" или "Крестного хода на Пасху". Тогда я понял, что не уеду отсюда, не сняв портрет отца и сына Деревянко, которые посвятили свою жизнь служению Богу и людям.
К вечеру Зеленого воскресенья церковь опустела, и только мягкий свет струился из больших витражных окон, освещая изумрудную зелень веток. Они вошли в свой храм, тихо разговаривая друг с другом, и младший называл старшего "папой", а старший младшего "батюшкой". В этих словах звучала любовь и преемственность между отцом и сыном, и вспомнились мне тогда слова из Евангелия: "Все предано Мне Отцом Моим, и никто не знает Сына, кроме Отца; и Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть..."
Уже опускалась на землю южная русская ночь, расстилая по полям туманные покрывала и выгоняя на небесный простор красавицу-луну. Я уезжал из Зимовеньки, но еще часто оглядывался назад, как будто что-то дорогое и сокровенное оставалось там позади, провожавшее меня долгим и таинственным взглядом.

Зимовенька - Шебекино - Москва, июнь - декабрь 2009г.

Rolleiflex 2.8 GX Expression, Ilford HP5