***

Дорогой Александр Исаевич,

вот и пришло время написать Вам. Прошло уже почти 20 лет, а я все помню, как будто это было только вчера. Сумрачные и тревожные 80-е, я курсант Военного института в московском Лефортово, лежу после отбоя в старой екатерининской казарме и, укрывшись одеялом, мои глаза жадно бегают за светом фонарика по страницам <Нового мира>. Бурное время тех дней, как океан захватывает сознание, голодное сердце ищет правды, и постепенно кривое зеркало окружающего мира начинает выпрямляться. Судьба истерзанной в XX-м веке Родины переплетается с личным, семейным. Раскулаченная семья бабушки, дед, отсидевший в Волголаге, обезображеная искусственным морем малая родина с затопленными некогда привольными городами и селами, где утонувшие храмы верхушками своих колоколен умоляюще протягивают руки отвернувшемуся от них народу. Прокатившееся по России <Красное колесо> и в голове, как у Вашего полковника Воротынцева:
<Кажется: все хуже некуда? В яр, в глину, и все жертвы напрасны? И не знаешь, где быть, где стать? А плечи опять распрямились. Нет, впереди что-то светит. И еще не все мы просадили. Но на какой развилок спешить? И уложить себя под какой камень?>

А время, как веретено, плетет свою нить, извивается, причудливо меняя направления судьбы. Радости, неудачи и поражения вплетаются в узор жизни, прорастают зернами в сердце и всходят неизведанными, непознанными ранее мыслями и чувствами. Новые герои - Глеб Нержин, Олег Костоглотов... Говоришь с ними, и вот уже душу свою начинаешь читать по-новому, и в сердце постепенно приходит твердость характера и верность себе.

Помню, как спустя годы, я вновь перечитывал <Архипелаг>, и приходило осознание того, как эта великая и оглушительная правда ГУЛАГа, бесстрашно собранная Вами от растворившегося в колымской мерзлоте множества человеческих судеб, еще долго будет жечь, пока не встанем мы все живущие сейчас на колени, не помолимся за них и за всех тех, кого голодом, смертью и рабством скосила власть, с 1917 года воевавшая против своего народа.

А сколько всего еще открылось из Ваших книг - не перечесть здесь. Но самое трудное и самое важное - дорога к себе, она нашлась. И из книг Ваших перекинулся мостик к русской литературе, к миру Шмелева и Замятина, Ремизова и Зайцева, который заполняет душу, раскрашивая ее новыми красками, и ведет дальше.

Низкий Вам поклон, дорогой Александр Исаевич, за Вашу жизнь, за правду, за то, что открыли мне глаза и сердце.


Эпилог

Август. Донской монастырь. Я стою в окружении мерцающих свечей, и горячий воск капает на мою руку. Люди, их совсем немного, но они пришли и так же как я, стоят и молятся. Семинаристы сменяют друг друга у гроба, и в тишине напевно звучит музыка древних молитв. И из всех мною прочитанных и прочувствованных солженицынских крохоток, особенно вспоминается одна:
<Ушли родители, уходят сверстники. Куда уходят? Кажется: это неугадаемо, непостижно, нам не дано. Однако с какой-то предданной ясностью просвечивает, мерцает нам, что они нет, не исчезли. И - ничего больше мы не узнаем, пока живы.>

И Ваша молитва о России вместе с Вашей бессмертной душой, поднимаясь под самый купол собора, улетает в небо:

Отче наш Всемилостивый!
Россиюшку Твою многострадную
Не покинь в ошеломлении нынешнем,
В ее израненности, обнищании
И в смутности духа.
Господи Вседержитель!
Не дай ей пресечься:
Не стать больше быть.
Сколько прямодушных сердец
И сколько талантов
Ты поселил в русских людях.
Не дай им загинуть, погрузиться во тьму, -
Не послуживши во имя Твое!
Из глубин Беды
Вызволи народ свой неукладный...

Беззвучно умирает теплая летняя ночь. Я спускаюсь по длинным старинным ступеням, выхожу на мокрую от дождя дорожку и сквозь туман, обнимающий уснувшие деревья, иду...иду к себе.

Москва, август-сентябрь 2008г.