***

Почему все не так, вроде все как всегда..., когда оглядываешься на этот прекрасный мир с его временами года и вечным торжеством бессмертной природы над бренностью человека, и острая боль сжимает в тисках сердце...Юрка, родной, любимый мой друг...в это невозможно поверить и принять ни умом, ни сердцем....Я дышу, курю, куда-то еду, что-то делаю и снова и снова возвращаюсь к тебе. Ты появился в моей жизни также стремительно, как и ушел. Воспоминания, заполняют сердце, мерцают как огни, а мне все все кажется, что ничего не случилось...
Теперь никто не скажет в трубку «Шалом», когда ты, как шквал, прилетал во Внучку или Домодедово и срывал нас на «посиделки», не расскажет новый бондеровский анекдот и не позвонит..просто так...без дела.
Помню как мы с тобой целую неделю ездили по Израилю, который ты мне подарил...как лежали под звездами в Эйлате, бродили с камерами по кривым переулкам в Меа-Шеарим и до полночи просиживали у тебя на кухне в Бат-Яме, а с утра уже оказывались на Кинерете...
Ты никогда ни для кого ничего не жалел: ни денег, ни внимания, ни времени, и всегда тебя было много, но хватало на всех: от друзей и близких до той старой еврейской бабушки, которая приходила убираться в твоей квартире и плакалась тебе, что ничего не ела со вчерашнего утра...или совершенно незнакомых тебе моих соседей, с которыми мы пили вино и играли на гитаре на лестничной клетке...
Только сейчас я остро и явно понял, что твой фотографический Дар – это продолжение, венец твоего человеческого таланта - бесконечно чувствовать людей и уметь отдавать им себя. В этом – твоя гениальность, которой ты сумел поделиться с очень многими, которые пришли в фотографию и увлеклись ею благодаря тебе. И сейчас у них также болит сердце, как и у меня.
Ты ушел очень молодым, но успел очень много, потому что делал, снимал, чувствовал, любил сильнее и больше, чем многие из нас. И оставил после себя много, а главное - самого себя....всем нам.

Ты не умер, Юрка, просто мы все ехали в поезде и ты вышел раньше нас, на своей остановке...