То была ночь любви. Любви всеохватывающей, бескрайней. В ту ночь мы снова любили свою жизнь, мы  любили самих себя – ведь у нас появилась надежда на будущее. И мы любили Аркадия Гайдамака, потому что он полюбил нас. Скоро все наши проблемы разрешатся. Мы – каждый по отдельности и страна в целом – будем богаты: Гайдамак научит нас не воевать, а делать деньги, и если у нас не выйдет, тоже не беда, мы будем жить за его счет, вот как сегодня.

Если он смог, значит, и мы сможем. Вы слышали? Он был совсем молоденьким, жил в киббуце, работал грузчиком в порту, а потом уехал во Францию и... и... Ну, всякое говорят, но это совсем неважно и теперь он вернулся, чтобы выручить нас. Посмотрите, какая у него чудесная улыбка, правда?

В девять вечера у входа в тельавивский «Хилтон» собралась толпа приглашенных. Точность – вежливость королей, а Аркадий – король, мелех. Селебрити, члены кнесета, журналисты, фоторепортеры; чуть в стороне – небольшой отряд солдат, такие славные молодые лица: русские, эфиопские, да и еврейские тоже. Присутствие знаменитой иракской карлицы, которая носит в пластиковом мешке альбом  с автографами и фотографиями, где она запечатлена с великими мира сего, убеждает в важности сегодняшнего события.

Пройдя через кордон (охрана почти полностью состоит из наших бывших соотечественников) гости втягиваются в чертог – светящийся огнями темный банкетный зал. От импровизированной сцены с огромной ханукией в зал отходит подиум – да, да, нас ждет концерт. Тут и там – столы с яствами и молодые радушные повара потчуют вас ростбифами, салатами, красной рыбой и суши, разгуливают официанты с подносами, а на них – бокалы с красным вином; желаете чего-нибудь покрепче или, наоборот, кока-колу? Проворные бармены к вашим услугам.  Но, может, вы желаете сладкого – есть пончики с вареньем и пончики шоколадные, а вот и конфеты, угощайтесь! Тут и там – гирлянды мясистых бело-розовых цветов.

Тут есть, кажется, все – спортсмены, дипломаты, манекенщицы, ешивебохеры строгих нравов и знаменитые гомосексуалисты, вот христианский священник из арабского Сахнина вместе с мэром и тренером местной футбольной команды, вот посол России г-н Тарасов, а вот совладелец газеты «Маарив» Офер Нимроди с сигарой в руке на отлете; рослый Игаль Шилон в жизни улыбается так же благодушно, как и в телевизоре, Лау - бывший главный раввин Израиля - подобострастно, с опаской посматривает на «известного благодетеля», председатель союза инвалидов крутит мощными дланями колеса своей коляски, а вот и его, можно сказать, товарищ по несчастью, то есть по креслу, разве что толкает его маленький филиппиниец, и это понятно – святого человека нужно обслуживать и по субботам тоже. Черный сюртук, черная шляпа, окладистая борода, простая оправа очков; судя по количеству штабных, он явно генеральского чина. Гайдамак почтительно, но не теряя достоинства, склоняется к старцу, они о чем-то беседуют с улыбкой. Представлена и русскоязычная пресса, и тоже с сигарами. Но, вероятно, сигару нужно курить хотя бы во втором поколении. И снова - девушка с резкими чертами лица, в черном платье, с обнаженной спиной, в напряженной руке - сигарета. Что это? Немецкий экспрессионизм, Берлин, начало прошлого века? Нет, сегодняшний Тель-Авив, и Дани Рупп с сияющими глазами нынче не объявляет прогноз погоды, а просто выпивает с друзьями, потому что и так всем понятно: отныне погода – ясная!

В центре внимания, конечно, Гайдамак, вот он стоит в свете фонаря очередной видеокамеры и восхищенная журналистка – или журналист – глядя ему в рот, держат перед ним микрофон. И все, все хотят с ним сфотографироваться, точно одно его прикосновение излечит от любых недугов. «Ты успел снять, как он пожимает мне руку?» - тревожно спрашивает женщина средних лет и требует: – «Дай мне свою визитную карточку и пришли мне фотографии».

Точно из ниоткуда возникает семья Гайдамака: красивая ухоженная еврейская жена, красивые ухоженные дочери и рослый сын с умным лицом. Ах,. какие они все европейские, какие благополучные и какие у них ослепительные улыбки! Какой шарм, какие манеры! Значит, можно быть и такими?

Но вот хозяин бала поднимается на сцену и, надев очки, с запинкой зачитывает по бумажке приветствие на иврите и по-английски. Следом появляется почтенный рабби – удостоившийся за добрые дела государственной премии Израиля рав Давид Ицхак Гроссман и, вознеся молитву, зажигает свечи. В краткий миг искреннего единения весь зал пропел «Амен».

Рава сменяет Йеуда Саад, сладкоголосый мальчик в вязаной белой кипе – он поет чудесно  и как-то очень свежо, а потом поет Рита. На ней роскошное белое платье, она – красавица и ее любят все.  Рита заговорщицки произносит «Тифтах халон» - «Распахни окно», первую строку  одного из популярнейших своих хитов, чем окончательно заводит публику. Она невероятно артистична, ее телодвижения откровенны, но в то же время безупречно красивы, и ее светящаяся в луче софитов фигурка многократно повторяется в экранах мобильных телефонов, поднятых над толпой.

Народу дают отдохнуть от восторгов и подкрепиться, и вот уже на сцене возникает коротко стриженый паренек в кроссовках. Энрике Иглесиас. «Какой сучок, какой гламурчик», стонет девушка у меня за спиной. «Гламурчик» выходит по подиуму в зал и, присев на корточки, задушевной песней говорит с публикой, он поет и скачет по сцене до полного удовлетворения слушателей.

Кончился концерт, кончились и танцы –  тот, кто не видел гордую своим бюстом девушку в розовом атласном платье с декольте, начинающемся от пупа, многое потерял. Гости потянулись домой, но главное было впереди. В дальнем конце фойе, в своеобразной ложе, отгороженной диванчиками, с улыбкой победителя сидел хозяин вечера. Да, он он добился своего – или хотя бы части того, что запланировал на определенный отрезок времени. Построив лагерь беженцев для северян во время ливанской войны и отправив жителей Сдерота на каникулы в Эйлат, он завоевал популярность. Иные скажут – он рвется в политику и покупает голоса. Даже если и так (что пока не доказано), он платит не обещаниями, а чем-то реальным. «Аркадий, у вас фотогеничная улыбка», - говорю я, и Гайдамак благосклонно кивает. Совесть моя чиста – он меня никогда не купит, ибо в сравнении с последним из тех, кого я сегодня видел, я никто и звать никак. Но вернемся на праздник надежды.

«Кого ждем?» - спрашиваю я у коллеги, сидящего, как и я, на полу. От Гайдамака нас отделяет толстый, обтянутый бархатом шнур, висящий на золоченых, как в старом театре, колонках. «Ждем Биби». Гайдамак посматривает на мобильный телефон. Наконец в половину второго  ночи  происходит движение, Гайдамак стремительно выходит в фойе, навстречу ему, зажатый толпой, движется Нетаниягу. «У-а, у-а, рош ха-мемшала ха-ба!» - скандируют немногочисленные голоса («Биби – новый глава правительства»). И уже вдвоем они возвращаются в загончик. За спиной у Биби – Сара и ее брат Рони, рядом с Гайдамаком – жена, дети. Мужчины беседуют – о чем, мы не слышим, между нами – низкий широкий стол, уставленый вином и угощениями, но так ли это важно – фанфаронская улыбка Биби не оставляет места даже для осторожного оптимизма. «Рони, подсвечник заслоняет нам всю картину», - обращается к брату Сары один из фотографов и тот, привстав, отодвигает подсвечник на край стола. Отменно воспитанные дочери Гайдамака, в очередной раз приехавшие навестить отца, мило болтают с папиным новым приятелем, вальяжным господином, который так хорошо говорит по-английски, и с его милой толстушкой-женой. «Да-да, в Париже, да, я учусь, да-да».    

Мой сосед цепкими глазами фотографа с тихой улыбкой наблюдает за происходящим, время от времени быстро подымает аппарат и делает несколько кадров.  

«Принесите шампанского!» - с заметным русским акцентом распоряжается обритый налысо ассистент Гайдамака – кажется, его зовут Йосси – и ты понимаешь, что наступил исторический момент. Шампанское выпито, мужчины под вспышки блицев застывают в рукопожатии.

***

Кончен бал. Я иду домой по ночному Тель-Авиву.

В городе тихо.

Все как прежде.

И почему-то никто не поет: «Аркадий, Аркадий, Аркадий, ай-ай-ай-ай!»