Здравствуйте. Как призосдатчик, позволю себе написать пару слов о прогремевшем конкурсе рассказов. Сначала пара общих соображений. Прежде всего, прошу извинить меня за задержку этого дела: технические и личные проблемы не позволили выполнить его своевременно. Но всё же лучше поздно … и так далее. Характер нашего конкурса был в этот раз особенный: участникам предстояло не только проявить свои фотографические и литературные способности, но и выполнить задачу посложнее, а именно сплавить в единое оба этих жанра. Замечу как прошлый журналист: немногие мои коллеги владели этим искусством в полной мере, единицы: Песков и Рост, да, пожалуй, Владимир Шин. Больше никто на память и не приходит. Поэтому ваша творческая дерзость должна быть непременно поощрена. Все 22 представленные на конкурс и внеконкурсные работы объединяет одно качество, переоценить которое невозможно: они искренни. Я бы даже предположил, что это самый главный итог соревнования. Особенно сильна была искренняя нота в материалах победителей, но и в остальных работах она главенствовала как в снимках, так и в тексте. Не могу не выразить мою дружескую признательность членам жюри. Они провернули работу, которую не видно, но без которой конкурс просто бы не состоялся. «Огромное спасибо вам, товарищи». (И. Сталин, цитата). А теперь к деталям. МИША СЕВЕРОВ сделал запевку 28 февраля, рассказав о своём германском друге. Антагонистически и с юмором сопоставив его и себя, он создал два ярких образа – один на снимке, другой в тексте. Обратите внимание, насколько точно отображает портрет отношение Миши к своему другу, и насколько оба симпатичны нам. Потом был МИША ГЕЛЛЕР. На моей памяти это первый случай за последние три года, когда Миша принимает участие в кисочном конкурсе. Манера его письма в этот раз была сплавом доброй иронии и грусти. Лучшие произведения литературы зачастую писались в подобном ключе (Ремарк, Макс Фриш, Саган). В своём тексте Геллер говорил о потере, о её невосполнимости, но и о её предопределенности. В самом начале рассказа предрешенность ощущалась в четвертьтонах, к средине повествования она уже явно слышалась между строк, а полностью определилась в самом конце. Видите, как он построил эмоциональную композицию рассказа – по экспоненте. Сам портрет даёт еще более объёмную характеристику героя. Миша не подчеркивал в тексте как-то особо интеллектуальную мощь учителя, отдав эту функцию самой фотографии. Изобразительные средства портрета скупы, а выразительность велика. СВЕТА ЗАСЛАВСКАЯ. Она написала о моём тёзке, о сыне. Говорят: «великая любовь матери». Что за изжеванный штамп! без кавычек и не пишется. Но! Света и текст, и снимок сделала на такой высокой ноте искренности, что даже блаженной памяти Свист Паровозов не решился бы обвинить её в киче. Так не написать, каким бы мастером пера ты ни был. Такие вещи вообще пишутся не пером, а сердцем. Я, читая Свету Заславскую, почему-то подумал: живу в Германии 15 лет, очень внимательно присматриваюсь к местным людям, и НИ РАЗУ не встретил здесь женщин, которые в умении любить – детей, мужа, любовника, друга – были бы хоть вполовину так глубоки, как русские сердца. Если только можно сказать «мужественная нежность» о материале, написанном женщиной, то это – о рассказе и снимке Заславской. Вы наверняка обратили внимание, как даже самое белое в мастерском портрете ИГОРЯ БАРОНА имеет массу различных градаций. Волосы бабушки Отилии вроде и седые, но сколько тоновых нюансов! А в рассказе о ней Игорь, как монументалист, вскрывает один исторический пласт за другим. Он в трёх с половиной строчках текста показал полувековую историю целого народа. Вот еще один литературный приём, который нередко служит добрую службу: увидеть отражение большого, переломленное в судьбе одной малой капельки. И опять не побоюсь повториться: история Игоря очень искренна, но и грустна, и полна-полнёхонька любви к родному человеку. Всех вас призываю позавидовать ТАНЕ ЯКУШКИНОЙ. Ей выпала удача зазнакомиться с невероятно интересным человеком. Что он известный ученый – неважно. Что у него 150 публикаций – его дело. А вот что он в свои 75 так молод – это самое вкусное в Танином материале. Передать его свежесть, его удивительность удалось Тане на все сто процентов. Она умело обыграла заднеплановый портрет профессора, сделала это тактично, со вкусом, не выпячивая, не педалируя на нем; наоборот, акцентировала на состоянии человека, позволив остаться ему естественным и открытым. Зная по собственному опыту, не могу не выказать Тане уважение за умение так глубоко расположить к себе бывалого человека. Несомненно, это её дар. Был бы материал НАТАШИ НАТОЧИНОЙ, как говорят журналюги, проходным, если бы не его концовка. Как только её прочитываешь, возникает необходимость перечитать рассказ заново, но уже с этим новым знанием. И тогда то, что казалось банальным, вдруг приобретает совершенно иной смысл. В этом – колдовство рассказа Наточиной. Не знаю, где кроется причина, могу только догадываться, но Наташа вчера и Наташа сегодня – два разных человека. Вчерашняя была скована, даже робка, не решалась эмоционально открыться; зато она сегодняшняя не боится и чувствовать, и громко сказать об этих чувствах языком снимков и языком литературным. Похоже, на наших глазах рождается самобытный художник. ВИТАЛИК ЦЫПНЯТОВ без комплексов признался в своей алкашной сущности. Глядя на это непросыхающее лицо, другого рассказа и нельзя ожидать. История незатейливая, чего уж там (и нередкая – я по пьяни и сам за самолётами гонялся), но как написано! Самый хаммер (молоток), как говорят немцы, в Виталином рассказе – его стиль. Только наивные души назовут его простеньким, но мы же видим: это творческий приём. В Цыпнятовском материале задействованы сразу несколько бронебойных вещей, которые и делают рассказ неотразимым: юмор, жизненность, искренность, ностальгия. Не последнюю роль в восприятии и снимка и текста сыграл авторитет Виталия на Лайне, его реноме, его имидж доброго спокойного мудрого человека. Который тоже в прошлом мог, как мы видим, и еще как САША ГЛАЗОВА – большая врунишка: либо её дочь еще в четвёртом классе, либо Глазова родила её в 10 лет. Таких молодых мам, как Саша, у замужних девчонок не бывает)) А если серьёзно, то короткий Сашин рассказ – точное повторение и моей жизни: Янке после рождения поставили порок сердца, грозились прооперировать, да не успели: ребенок оказался здоровее, чем они думали. Разница между Сашиной историей и моей небольшая, да очень существенная: мы с женой сложили руки, а Саша не пожелала смириться, пошла наперекор судьбе. Не думаю, что дело только в материнстве. Здесь угадывается большое человеческое мужество нашей Сашеньки. Оно только одно и спасло ребенка. ПАША ТАРАБАНЬКО показал нам больше, чем сам намеривался Рассказ задумывался о конкретном человеке, а получился образ Сестры во христе. Кажется, Паша так Светлану и воспринимает; слова об этом не сказал, а в портрете вот проговорился. Это я и называю вдохновением: когда что-то руководит твоей рукою, и получаются удивительные светлые снимки. Вроде этого Пашиного. Я благодарен СЕРЕЖЕ МАКСИМОВУ за его короткий рассказ о «проповеднике». Не могу не признаться: тоже одушевляю и камеру свою, и инструменты, и автомобиль, и даже авторучку. Думал, это только у меня по дурости и инфантильности, но вот прочитал рассказ Максимова, и успокоился. Я примитивно, а «проповедник» зрело, выстрадано, говорим об одном и том же, нам обоим очень понятном и близком. А может, и не только нам двоим. АЛЛА ПОЛЕТАЕВА, с которой я виделся всего тридцать минут в аэропорту Франкфурта, но всё же успел попить с ней пива и поцеловать в губы (завидуй, Лайн!), написала о наших вторых родителях – об учителях. Алла не ошибается: счастлив тот, кому выпала встреча со своим учителем. Очень трогательный рассказ, очень трогательный снимок. КОЛЯ ПАЛЬКИН выбрал телеграфный стиль рассказа о Киме. Он как бы намеренно отказывается от мощных эпитетов в истории о бывшем ЗК, и совершенно справедливо - литературный вкус Колю не подвёл: нельзя давать собственную оценку жизни такого человека, сухие факты его жизни кричат сами за себя. Более того: как тонко в тексте Палькина отмеряна доля юмора: тактично, человечно, с симпатией. Я когда читал, даже как будто слышал Колин голос. Мастер, чего уж там. ПАША ГОРСКИЙ сделал замечательный портрет. Он не написал, но между строк читается: автор ощутил в этом конкретном человеке «типический образ», гештальт, по-немецки , и смог прекрасно справиться с поставленной перед собой задачей. Нас не особо интересует, как звать эту женщину, мы это и так знаем: россиянка. Вот такая она и есть, как у Павла: русская Джоконда. В нескольких строках и, особенно, в самом портрете Паша Горский великолепно передал своё отношение к ней, милой и уставшей, как и все русские женщины, но и остающейся всё же очень красивой и сильной. Отношение Павла к людям вообще мне очень близко и симпатично. О материале САШИ ФУРСОВА скажу предельно коротко: бриллиант. Всё. РАИНЬКА МИХАЙЛОВА писала у зеркала. Это самый трудный жанр и вот почему: зеркало не даёт ни приукрасить, ни подтасовать, ни даже сгримасничать – сразу становится неудобно Раин рассказ - еще один пример несыгранной искренности, этим он мне очень дорог. И (вне контекста конкурса) здорово, что мы теперь знаем о нашем верном боевом товарище, о надёжном солдате кисочных баррикад, о пылком гражданине главной полосы, о самозабвенном застрельщике комментаторских ристалищ куда больше, чем раньше. КОЛЯ ЕРШОВ построил свой рассказ на маленькой бомбочке в конце. Это надо было проехать весь мир наискосок, чтобы, в конце концов, заговорить на венгерском! Вот уж точно, мир тесен. Удивительно: Коля держит читателя до самого конца в напряжении: вот-вот развязка, но до самой последней строки неясно, к чему всё это сведётся. Коле надо начинать писать детективы. А сам снимок? Каков стиль! А состояние каково! Как точно и то и другое завязано в единое целое. Вещь! МАКС(ИМ) КАПРАНОВ попал в десятку, написав о Людочке Тибиловой. Выбор темы уже сам по себе неординарен, а её подача круто замешана на симпатии к яркой, неординарной личности Людмилы. Максиму удалось благодаря своему чувству такта и меры избежать комплиментарности в отношении Люды. И вместе с тем как тепло, как человечно написано. Ничего нового: все мы хорошо знаем Тибилову, а читать всё равно интересно. И снимок подстать тексту: потрет замечательного человека, сделанный очень крепким, думающим портретистом. ИОН ТИХИЙ рассказал нам удивительную по простоте и невероятную по силе историю о бабе Поле. Я не берусь анализировать этот рассказ с точки зрения литературы, ибо это изящное занятие должно уступить здесь место простым человеческим размышлениям. Пожелать себе смерти только потому, что одинок. Не хотеть жить, потому что тяжело. Не ждать помощи от детей. Какая русская безнадёга, господи. Ион, спасибо за эту горькую историю и этот портрет. ДИМА ЛИМ, рассказывая о своих мучениях с уличной фотографией, заметил в своём рассказе, что от волнения с трудом находил в разговоре с героиней подходящие итальянские слова. Странно: я вот совершенно спокоен, а всё равно ни одного итальянского слова в голову не идёт. Как никогда и не ходило:) Но какая женщина колоритная! И как она непохожа на себя в первых строчках Диминого текста. И муж у неё до чего колоритен. Дима, у тебя глаз-алмаз на типажи. Береги глаз, Дима! И давай еще рассказов! И еще фотографий! Подписываюсь под каждым словом рассказа САШИ ГРИНБЕРГА. Я знаю Иринарха лично, он именно такой, каким его показал Саша. Я бы еще добавил: он не просто добрый, открытый человек, он принципиально добр и открыт, этот Иринарх. Его качества суть его натура, но и его философия. Могу себе представить, как жизнь измывалась над ним, чтобы сбить с панталыку. Но – силён. Мощен. Так и стоит на своём: человечен и добр. Рассказ и снимок Саши не оцениваю – уж больно личный для меня материал написал Гринберг. И спасибо Саше за напоминание о Иринархе. И еще напоследок. Помните? Скажи мне, кто твой друг… А Саша и Иринарх дружат не один год.