Фотолайн | PhotoLine - сайт для любителей фотографии



стихи

фотография Семейный альбом. (Продолжение)

Семейный альбом. (Продолжение)


Александр Фурсов
28.10.2011


                    Начало: ссылка


     С тридцать девятого и начинаются бабушкины и мамины мытарства. Конфисковали всё имущество подчистую, в том числе и пишущую машинку Ремингтон – на тот момент практически кормилицу семьи. Бабушка начала работать машинисткой-надомницей после ареста деда, а лишившись машинки, оказалась на грани отчаяния. Но друзья дедушки выручили, подарив старенький Ундервуд, и у бабушки снова появился заработок. Кроме того они с мамой брали на дом какое-то шитьё, не помню точно что, кажется пуговицы к чему-то пришивали. Шила в основном мама, сделав уроки после школы. Шила допоздна, а утром опять на занятия, при этом всегда была первой отличницей в классе. Маме исполнилось в тот год 12 лет.       Семью, точнее, уже остатки семьи, «уплотнили» оставив одну комнату, и теперь квартира в престижном доме для офицерского состава НКВД стала простой коммуналкой. Хорошо, что не выселили из дома вообще. Не знаю, где мама и бабушка взяли силы, чтоб пережить такой стресс, сколько седых волос прибавилось у Марии Григорьевны. Её родная сестра говорила, что бабушка постарела как раз в тридцать девятом. Можно ли было предугадать, морально подготовиться к тому, что обеспеченная семья видного генерала в один момент окажется на грани нищеты? Я далёк от мысли, что моим родным было заметно хуже, чем большинству москвичей в конце тридцатых, но столь резкий поворот судьбы выбил бы почву из-под ног у кого угодно.
     Заключённый Израилев был этапирован куда-то в Казахстан, от него даже пришли два письма, точнее две тайные записки, «малявы» на блатном жаргоне – права на нормальную переписку дед не имел. Я не видел их своими глазами, ибо после прочтения они сразу же были уничтожены. О них мне говорила мама. Последняя из них пришла в сороковом году. Больше сведений о моём дедушке не было вплоть  до пятьдесят шестого. Тогда на имя Израилевой Марии Григорьевны пришло письмо в  официальном конверте со штампом Военной Коллегии Верховного Суда СССР, в котором в сухой форме сообщалось о реабилитации мужа:

     Проверив материалы дела, и соглашаясь с заключением, Военная Коллегия Верховного Суда СССР, руководствуясь ст.378 УПК РСФСР,

     ОПРЕДЕЛИЛА:
     Приговор военного трибунала Московского округа внутренних войск НКВД от 7-9 апреля 1939 года и определение Военной Коллегии Верховного Суда СССР от 16 августа 1939 года по делу ИЗРАИЛЕВА Александра Николаевича, АСТРОВА-ШИРПАНОВА Георгия Васильевича, БРИЛЛЬ Юрия Павловича (он же Соломонович), МАТВЕЕВА Владимира Зосимовича, ГИНЗБУРГА Исаака Григорьевича, ЕРМАКОВА Андрея Петровича, СУЛИН-ЭТИНА Алексея Лазаревича, ПОЛИСОНОВА Александра Владимировича, АБРАМСОНА Льва Марковича, МАКСИМОВИЧА Юрия Константиновича, ГОСКИНА Михаила Федоровича отменить по вновь открывшимся обстоятельствам и дело на них прекратить за отсутствием в их действиях состава преступления.
МАВТВЕЕВА Владимира Зосимовича, ГИНЗБУРГА Исаака Григорьевича, ПОЛИСОНОВА Александра Владимировича, ИЗРАИЛЕВА Александра Николаевича, БРИЛЛЬ Юрия Павловича (он же Соломонович) из-под стражи немедленно освободить. АСТРОВА-ШИРПАНОВА Георгия Васильевича по данному делу освободить из ссылки.
     Подлинное за надлежащими подписями.
     С подлинным верно:
     Ст. офицер Военной Коллегии
     подполковник адмслужбы – ХОХЛОВ
     Копия с копией верна:
     Ст. офицер Военной Коллегии
     майор адмслужбы (МАЗИН)

     Что касалось Израилева Александра Николаевича, то смерть из-под стражи давным-давно его освободила, и почему Военная Коллегия не проверила, жив ли он, прежде чем давать распоряжение об освобождении, не понятно. Спешили, наверное – тысячи бессмысленных приговоров пересматривались в пятьдесят шестом.
     Заключение, упомянутое в письме, на тот момент было секретным, что не удивительно, ведь оно свидетельствовало об истинном механизме советского «правосудия». Теперь гриф секретности с него снят, и оно полностью опубликовано в материалах общества «Мемориал» в 1991 году. Читаешь его и диву даёшься: всё обвинение одиннадцати высокопоставленных сотрудников основано только на том, что под пытками они оговорили друг друга. Никаких фактов вредительства в деле нет. Несколько цитат из заключения:
     «Проверкой установлено, что Плинер, будучи арестован за измену Родине, на предварительном следствии назвал Израилева участником антисоветской организации, но в суде заявил, что он о себе и о других лицах дал ложные показания по принуждению следователя».
     «Проверкой установлено, что расследование дела производилось с грубым нарушением закона, и в частности ст.ст.111 и 112 УПК РСФСР. После окончания следствия обвиняемые со всеми материалами дела не были ознакомлены».
«Несмотря на грубейшие нарушения законности, допущенные на предварительном следствии, суд неосновательно отклонил ходатайство ИЗРАИЛЕВА, ЕРМАКОВА, ПОЛИСОНОВА и других, просивших приобщить к делу ряд документов и вызвать новых свидетелей.
     В марте и апреле 1938 года МАКСИМОВИЧ, ИЗРАИЛЕВ, ДИБОБАС, АБРАМСОН и другие подали жалобы, адресованные в военный трибунал войск НКВД, в которых указывали на незаконные методы ведения следствия и возбудили ряд ходатайств перед судом, но эти жалобы администрацией тюрьмы были представлены суду уже после рассмотрения их дела в суде».
     И ещё:  
     «Установлено, что следователи, принимавшие участие в расследовании этого дела, осуждены за фальсификацию дел и нарушение советских законов».
     Достаточно красноречивые факты изложены в заключении сухим канцелярским языком. Что за «незаконные методы ведения следствия» были применены к заключённым, моя бабушка поняла на суде: своего мужа с обезображенным побоями лицом и выбитыми зубами бабушка в первый момент даже не узнала. Нет смысла приводить другие обстоятельства, изложенные в длинном заключении о том судилище, которое фактически поставило точку в судьбе Александра Николаевича Израилева. Военная Коллегия Верховного Суда его оправдала, если бы она могла его и воскресить…
     На этом, вроде бы, можно поставить точку в рассказе о моём дедушке. На самом деле рассказ не полон, ведь не только он стал жертвой сталинского режима, не только смерть любимого мужа и отца осталась фантомной болью в жизни бабушки и мамы. Искалеченное, извращенное мировоззрение, вбитое сталинизмом намертво в сознание несчастной моей бабушки, и вечный страх, от которого она не могла избавиться до самой смерти, подлежат ли забвению? Клеймо «дочери врага народа», которое многие годы не давало спокойно жить моей маме, разве пустяк? Хоть вкратце, но не сказать об этом  не могу.
     Мама окончила школу с золотой медалью, собиралась поступать на геофак МГУ, но путь детям «врагов народа» в университет был закрыт. Маме посоветовали пойти в геологоразведочный, и она поступила в МГРИ. После второго курса студентов отправляли на геологическую практику в действующие полевые партии, а для работы там надо было получить допуск для работы с топографическими картами. Сегодня, когда космические снимки высокого разрешения без труда находит в Интернете любой пользователь в любой точке Земного шара, засекреченность карт советской территории выглядит полным абсурдом. Но в те времена при культивируемой властями шпиономании подробные карты относились к разряду серьёзнейших государственных тайн. Первый отдел решил, что доверить карты дочери «вага народа» нельзя. Перспектива печальна: не получившего зачёт по практике, отчисляют из института.  Вся в слезах, мама пришла домой и рассказала о своей беде. Бабушка посидела, подумала, и пошла звонить по телефону, вероятно кому-то из бывших соратников деда. Многие из них оставались на высоких постах, причём связь с нашей семьёй они не прерывали, хоть не афишировали, конечно. Кому из дедушкиных друзей был сделан звонок, бабушка так и не призналась. «Не плачь, иди завтра в деканат, всё будет в порядке» - пообещала бабушка после телефонного разговора. И действительно, не следующий день маме в деканате сказали, что вышло простое недоразумение, и допуск для работы с картами для неё готов. Дело было в сорок седьмом году. Такое маленькое свидетельство о настоящих дедушкиных друзьях.
     И ещё об одном эпизоде, дающем представление о неизбывных страхах, посеянных сталинизмом в сознании советских людей, хочу здесь поведать. Я учился в спецшколе с углублённым изучением французского языка, и каждый год в начале сентября к нам приезжали делегации французских ровесников. В школе они занимались с нами на уроках, а в последний день французов распределяли по семьям, дабы познакомить их с бытом советских тружеников. Распределяли иностранных ребят не к кому попало, а в семьи интеллигентные и с приличными жилищными условиями (по советским, понятное дело, представлениям). И случилось чудо – мне доверили на субботу дивную Катрин, первую красавицу всей многочисленной французской делегации. Высокая, фигуристая, кареглазая, благоухает чем-то не нашим, в отечестве не нюханным – у меня, пятнадцатилетнего парня, голова кругом пошла. Прибегаю домой, кричу:
   – Бабуля! Пеки завтра свой фирменный капустный пирог, к нам француженка в гости придёт! Вот, нашей семье лучшую доверили!
Бабушка ойкнула и побледнела, на лице не радость, а ужас.
     – Боже! Зачем тебе эта француженка? Что мы будем делать?
     – Мы будем укреплять советско-французскую дружбу.
     – Саша, нас всех посадят! – воскликнула бабушка.
     – За что посадят? – не понял я.
     – За связь с иностранцами…
     На дворе был 1972-й год. Я от души хохотал, хоть на самом деле тут бы слезами обливаться. Сталинский страх, отравивший сознание на всю жизнь, казался мне милым чудачеством моей любимой бабушки. Тогда я не понимал ещё  до конца кошмара извращенного бесчеловечной идеологией сознания. К слову, пирог удался в тот раз на славу, гостья была от него в восторге, и чуждый нам буржуазный стандарт 90-60-90 был в тот вечер поколеблен. Но самое главное – никого из нас так и не посадили.


                                             *  *  *

     Каждый год 30 октября я прихожу к Соловецкому камню на Лубянке и кладу свою гвоздичку на заваленную живыми цветами гранитную глыбу. И каждый раз я думаю, кому же я принёс цветок в день памяти жертв политических репрессий? Да, мой дед, конечно, жертва, но только ли жертва? Вон та старушка с костылём, которая нетвёрдой рукой прилаживает на камне свой букетик, не сочтёт ли начальника Темниковского ИТЛ палачом? Вдруг её муж именно в Темниках и сгинул, разделив участь тысяч таких же зеков? А может быть, как раз он был спасён той морковкой, которую вырастили в Темниках по приказу генерала Израилева, пострадавшего за несчастную эту морковку? Кто даст мне ответ?
     Окончивший духовную семинарию Александр Николаевич Израилев стал атеистом, и, конечно, после смерти никто его не отпевал, не просил простить ему прегрешения вольные и невольные. Скорее всего, он и сам ни у кого прощения за грехи не просил, да у кого там просить-то? Но коли столько лет он служил сталинской бесчеловечной системе, то грешен раб Божий Александр, грешен. Даже с учётом всех благих дел, которые он старался делать, находясь на своей высокой должности в НКВД. Понимал ли он, кому служит? Скорее всего, понимал.
     Об одном случае, врезавшемся в память мамы, она мне не раз говорила. Дело было в Темниках, летом тридцать шестого, пожалуй. Значит, маме тогда было девять. Она проснулась поздно ночью и услышала, что кто-то тихо плачет на терраске. Там горел свет, а кругом темно. Мама тихо прокралась по коридору к двери, и, заглянув в щелку, увидела за столом плачущего отца. Зрелище плачущего папы, боевого офицера, орденоносца, всегда и всем служившего примером мужества, маму ошеломило. Она не решилась подойти к отцу, но до утра не могла уснуть. Утром шёпотом рассказала маме об увиденном, но та стала убеждать, что ей всё просто почудилось. Никто точно не знает, чем были вызваны слёзы моего дедушки в ту ночь, но мама уверяла, что это были слёзы отчаяния и бессилия от осознания того, где оказался, чему служил коммунист Израилев. Известно же, что должности и звания блокируют совесть далеко не у всех, а дед был совестливым человеком, тому немало свидетельств. Я думаю, что мама права, по крайней мере, я искренне хочу, чтоб она оказалась права.
     И ещё я хочу попросить прощения за своего деда. Простите, люди, его невольные грехи, тем более что он искупил их сполна. Простите – мне будет легче.
 
  произведение не оценивается  
 
Рекомендует
Денис Безногов
Поставил(а) пятерку
Екатерина Челнокова




 1. Денис Безгачин 28.10.2011 15:44 
 Прочитал с огромным интересом! Спасибо!
 
 2. Sergey Olenev 28.10.2011 16:09 
 ...
 
 3. Вера Цисельская 28.10.2011 17:02 
 как не простить...
Саша, спасибо за историю!
 
 4. Евгений Гусев 28.10.2011 17:23 
 Бог простит... история замечательная, трагичная, поучительная, ошеломляющая... много чего еще можно вставить сюда... одно дело узнавать все это о ком-то далеком, незнакомом, а когда касается непосредственных приятелей-друзей-знакомых-родственников, это потрясает, и не притупляется чувство, содрогаешься, узнавая подробности нашей нелегкой русской судьбы... Спасибо, Саш.
 
 5. Александр Фурсов 28.10.2011 17:31 
 \1 - 4\ Спасибо за понимание. :)
 
 6. Александр Дмитриев 28.10.2011 18:16 
 Ой да!
 
 7. Александр Олешкевич 28.10.2011 19:08 
 Тяжелая судьба...
 
 8. Alex Kupryanov 28.10.2011 19:33 
 "Мы живы, пока нас помнят"
 
 9. Татьяна Михеева 28.10.2011 20:06 
 дочитывала со слезами..многих семей коснулась та история.страшно подумать,как государственная машина ломала и корёжила людей,что они вынуждены были клеветать на коллег,друзей,близких..

 
 10. Merchant 28.10.2011 21:38 
 Натерпелась земля наша горя от красной чумы... извратила душу и совесть, покалечила судьбы людей...

 
 11. Сергей Захаров 29.10.2011 13:34 
 Да,история однако. Красный террор,наверное всех нас коснулся(наших предков).:(
 
 12. Александр Фурсов 30.10.2011 19:55 
 \6-11\ Спасибо.
 
 13. Татьяна Маслевцова 30.10.2011 20:48 
 Александр, спасибо ! Обязательно надо это издать!
 
 14. Владимир Пинаев 30.10.2011 20:55 
 ...
 
 15. Яков Бегельфер 30.10.2011 21:04 
 Саша,сколько таких историй,но от этого ,конечно ,не легче:(

 
 16. Николай Виноградов 31.10.2011 17:11 
 Бог простит, а как же по другому. Читал с комом в горле...
 
 17. Борис Лукин 31.10.2011 18:21 
 Спасибо! Это очень хороший и честный расказ о том сложном времени. Жаль что этот период будут изучать по Солженицину, а не по таким воспоминаниям.
 
 18. Александр Фурсов 01.11.2011 15:49 
 \13\-\17\ Спасибо большое! :)
 
 19. Елена Архангельская 02.11.2011 20:56 
 Саш, спасибо...
 
 20. Сергей Кулешов 06.11.2011 09:40 
 ...
 
 21. Алексей Маврин 17.12.2011 21:24 
 Большое спасибо за рассказ.
 
 22. Александр Хоменко 11.09.2022 13:33 
 "...Это курево и картоха"
 
 23. Александр Хоменко 11.09.2022 13:34 
 "...Сметаны нет,трёха".
 
 24. Александр Хоменко 11.09.2022 13:34 
 "Бой-я с тобой".
 
 25. Александр Хоменко 11.09.2022 13:51 
 "Если нет кинжала,- мала;идёшь,прёшь,поймёшь".
"Когда поймешь себя такой,поймёшь,кто правит тобой".

ма-маузер
на-наган

"Руки устают,уставшие поймут".
"Устал - убъют."

"Девок не люби,убъют,пойми".
 
 26. Александр Хоменко 11.09.2022 14:04 
 "Сметана-друг(на зоне),-враг((о законе)-срывает).
Мёд-друг(о законе)."

"Шашечка - своих.
Сабелька - ворога".

"Ты за кого сука?"

"Я гладкий,а ты пёсика ласкаешь-запара".

"...В наряде,когда не спать - не чай, а кожа(варить) и запах гуталина".

"Папка-ты не; так на войне".

"Мамка не любовь и отрада,а боль и засада".

"Мы живы в минусе,переживаем,любим".

"Пака.Батька(но это Махно)".
 
 27. Александр Хоменко 11.09.2022 14:05 
 "Рукой это всё."
"Прости,пойми."
 
 28. Александр Хоменко 11.09.2022 14:08 
 "Бабы-гавно,оно-же кино".
 
 29. Александр Хоменко 06.10.2022 22:34 
 "В застенках; жру гавно,адреналин чёрный".
 


 

 
Рейтинг@Mail.ru