***

Маленький городок, погруженный в предрассветные сумерки, еще спал. Зябкая осенняя ночь медленно отступала, открывая очертания городской окраины с силуэтами низких черных домов и воротами старого парка. Темные деревья, стоявшие вдоль главной аллеи, печально кланялись, и в шелесте мокрой листвы чудились их тоскливые вздохи по ушедшему лету.
В парке было пусто и только на одной из скамеек сидел человек. Его фигура почти слилась с окружающим безмолвием, да и сам он, неподвижно сидевший с руками, глубоко спрятанными в карманы, напоминал статую, которую вот-вот закроют в деревянный ящик и оставят до прихода весны. Он смотрел перед собой и на его горячий, воспаленный от бессонных ночей лоб, падали тяжелые сырые капли. Этот человек, приехавший издалека, каждое утро приходил сюда, словно пытаясь завершить какое-то одному ему известное дело. Он был совершенно один и в холодном тумане, который медленно плыл по дорожкам, перед ним, как миражи, появлялись и исчезали картины прошлой, ушедшей жизни. Ему вспоминалось его детство, голоса родителей и сам он, маленький мальчик, смотревший на все вокруг добрым сердцем и чистыми глазами. И казалось, все это будет всегда: и их дом на набережной широкой русской реки, и гудки пароходов, и веселые, красиво одетые люди, наполнявшие город какой-то особенной светлой жизнью и сам он останется таким же и не изменится никогда.
Как и когда все это началось? – поежился он и открыл глаза. Туман уплывал в дальние уголки парка, и черные стволы деревьев заслонили предыдущую картину из его памяти.  Вот он уже вырос и беспокойная молодость, как бурная река закружила его в своем водовороте, больно ударяя о каждый камень, который она скрывала в своих пенистых потоках. Дело, которому он так страстно и осознанно учился и к которому направлял все свои жизненные стремления, вдруг проплыло мимо, оставив первый горький вкус поражения и разочарования. Ранняя женитьба после первой юношеской любви и судьба, забросившая его на дальнюю окраину, отдалили от него и родной волжский город, и оставшихся там родителей, и весь тот звонкий строй его сердца. Потом он часто менял службу и место жительства, нигде и ни  к чему не привязываясь сильно, писал редкие письма отцу с матерью  и все меньше искал себя.
Когда пришли в его жизнь дети, он стал узнавать в них самого себя, и это новое светлое чувство на короткое время вырвало его из темной паутины жизни, но потом также непонятно ушло, оставив место ссорам с женой, нелюбимому делу и душевной пустоте. Несколько раз случались длительные перерывы, когда он не служил, и семья жила старыми накоплениями, которые быстро таяли, усиливая беспокойство за будущее и принося отчуждение в отношения с женой.
Неожиданно открывшийся талант художника был словно задуман свыше и принес долгожданное облегчение. Теперь был свой круг общения, куда его все больше тянуло из дома и частые поездки на этюды. Казалось, возникла новая жизнь, которая вырвет его из цепких объятий серых будней и понесет высоко над землей, открывая новую неизведанную красоту, которую он потом перенесет на свои пейзажи. В картинах, которые так легко выходили у него, зазвучал забытый внутренний голос, когда-то давно певший в его детской душе и потом так надолго ее покинувший.
И снова это оказалось недолгим. Радостные пейзажи на его картинах стали сменяться унылыми и почти бесцветными, и душу стала наполнять новая усталость. Семья разорвалась, и его уход из нее был страшен своей неизвестностью перед будущим и отдавался в сердце, оставшимися за дверью звуками детских голосов.
Он поселился рядом, но жизнь в большом и всегда для него чужом городе монотонно продолжалась ранними поездками на службу и поздним возвращением в пустую квартиру. Теперь все чаще он стал ссориться со всеми: с бывшей женой, которая под разными предлогами не давала ему детей, с матерью, никогда не принимавшую его прошлую, а нынче еще более запутанную жизнь и даже с сестрой, которая вышла замуж и жила далеко прочным счастливым браком. Здоровье стало портиться, но оно уже не казалось ему таким нужным, как раньше. В его картинах все больше стали появляться религиозные мотивы. Поездки в монашеские обители, где он рисовал, успокаивали его, но в душе не было глубокой веры, которая могла бы его вылечить от переживаний прошлого и указать новый путь. Да и искал ли он этот новый путь, когда важнее казалось найти в себе силы жить дальше.
Но этих сил не было, а позади было только опустошение от мысли, что  он прожил чью-то чужую жизнь, но не свою. Здесь, в этом маленьком незнакомом городе, куда он так стремительно и бесповоротно приехал, он решит для себя самое главное, или не решит и тогда..?
Сейчас у него уже не осталось даже страха перед этим «тогда», а была только одна призывная и необъяснимая жажда прощения. Надо попросить прощения у них, как он всегда его просил, там, в детстве, в котором остались его редкие детские шалости. За всех и за все и даже за то, чего не было. Он вспомнил себя другим, и к себе тому, другому ему захотелось вернуться и снова стать тем мальчиком, смотрящим с балкона на облака, плывущие по синему небу, над такой же синей рекой с белеющими вдалеке пароходами. Сердце его забилось от этих старых мыслей, и удары его настойчиво застучали в виске мелкой дробью.
Туман уже скрылся в конце аллеи, оголив покрытую темными лужами дорожку. Он вытащил из кармана записную книжку и карандаш и, дуя на свои замерзшие руки, начал писать, не думая о том, что будет потом.…Дописав до слов «Простите все…», он на мгновенье оторвался, и на его губах промелькнула улыбка…


***

Когда все было кончено, он по-прежнему сидел на скамейке, но уже в неестественной позе с запрокинутой назад головой. Его теперь уже навсегда открытые глаза смотрели застывшим взглядом на верхушки деревьев, в которых тихо и жалобно, как потерявшийся ребенок, плакал ветер, унося с собой эхо от выстрела и последние умирающие листья.