Написано в соавторстве с В. Озеровым.



Евгений Михайлович затянул узел галстука и с удовольствием взглянул из окна на слегка изогнутую улочку в центре города, где стояла его гостиница.
Собственно, он не был уверен, надо ли надевать галстук, но формальная одежда всегда придавала Евгению уверенности в себе.

Деловые поездки по большим и малым европейским городам давно уже стали рутиной, но на сей раз Евгений Михайлович делал очередной шаг в преодолении эмигрантской ментальности – а именно прискорбной привычки хранить каждую лишнюю копеечку на черный день. Эта привычка уже давно вошла в диалектическое противоречие с доходами Евгения Михайловича, но закаленное прошлой жизнью сознание никак не хотело определяться  бытием и защищало старые позиции, как триста спартанцев.

На эту поездку было назначено практическое знакомство с эскорт-услугами – не с дешевыми проститутками районов красных фонарей, а с девицами высшего разряда, населяющими обычно фильмы о Джеймсе Бонде и мыльные оперы.  Коллега Герхард, знакомый с плотскими утехами во всех городах мира, означенных кружками на генеральной карте, с удовольствием проконсультировал Евгения, выудил из недр своего наладонного компьютера номер соответствующей конторы и рекомендовал Светлану; рекомендация сопровождалась теми же звуками и жестами, с какими Шерлок Холмс в исполнении Василия Ливанова на экране телевизора Рекорд в свое время объяснял доктору Ватсону, что такое любовь. О, это должна была быть просто песня песней …университетское образование, впрочем не оконченное по младости лет, три европейских языка, груди как две виноградные кисти, глаза- золотые цистерны …
 
Деловая программа на сегодня исчерпалась еще до ленча, в эскорт-контору было позвонено еще из Германии; встреча была назначена на 4 часа дня (время удобное тем, что можно было ограничиться чашечкой кофе с бренди для разминки, а не бросать в пасть даме полный обед – если их положено кормить сначала, в чем Евгений не был полностью уверен), на веранде какого-то отеля по выбору Светланы.

Времени было много, Евгений Михайлович прошел по горбатым извивающимся цюрихским улочкам, вниз, к реке, перешел мост, прошел мимо углового кафе, где в свое время Владимир Ильич Ленин в свое время за чашечкой хорошего швейцарского кофе со сливками искал пути, как разрушить все это благополучие, и дискутировал с товарищем Каутским, заказывавшим по мелкобуржуазному обыкновению горячий шоколад, и углубился в паутину вымощенных аккуратной брусчаткой переулков на правобережье. По дороге он развлекался тем, что пытался угадывать, кто из встречных являются российскими туристами, и как правило, угадывал. Конечно, вот эта крупная блондинка в лиловом платье от Версаче, с массивным медальоном в низковатом для ее возраста декольте, рассекающая группу хилых японцев как броненосец «Потемкин» под Цусимой, с многослойной косметикой на лице и шлейфом из клубящихся духов, интенсивностью аромата напоминавших о печальных событиях у города Ипр в первую мировую, могла быть только соотечественницей …Порше на скаку остановит, пожалуй …Но Светланой она быть, конечно, не могла.

Евгений добрался до места своего назначения минут за пятнадцать до назначенного времени, и теперь сидел за угловым столиком на веранде в ожидании официанта.
Была уже не совсем ранняя осень, листва на платанах вовсю начала краснеть, но большая лужа по утрам еще не подергивалась тоненькой корочкой льда, и на террасе отеля в  пиджаке шетландского твида с кожаными заплатками на локтях было вполне комфортно, даже при выключенных газовых обогревателях, замерших в стратегических точках как гаубицы перед началом генерального наступления.

Евгений Михайлович продолжал сканировать прохожих, слегка вращая головой в горизонтальной плоскости на манер турели со спаренными эрликонами; в какой-то момент обзор был заслонен серым, невыразимо элегантным деловым дамским  костюмом, впрочем с короткой юбкой; из-под юбки виднелись ноги, вполне способные отвлечь самых черствосердечных бизнесменов от обсуждения годового отчета. Костюм протянул Евгению узкую ладошку, на пальцах которой безукоризненные ногти были покрыты бесцветным лаком, и приятным голосом с едва уловимым украинским акцентом сказал: «Здравствуйте. Вы должно быть Евгений. Я Светлана».

Евгений Михайлович вскочил и наконец оглядел свою собеседницу целиком. Светлана была высока, на треть головы выше не отличавшегося впрочем гвардейским ростом Евгения; коротко, не вызывающе стриженая брюнетка, с правильным, но все равно приятным лицом и той грацией, которую вы можете увидеть в живой природе только у молодых жирафов – или у женщин на улицах Харькова, где смешение русской и украинской кровей дает самые сногсшибательные результаты … Рукопожатие (пагубное американское обыкновение пожимать женщинам руку Евгений так и не воспринял душой, и каждый раз засчитывал себе пропущенное очко) и представление состоялись, Светлана была усажена за стол, попросила позволения курить, выпустила колечко дыма из тонкой низконикотинной сигареты и разрешила заказать себе чашечку кофе, но более подробные инструкции дала официанту сама на безукоризненном немецком. После этого начавший слегка потеть Евгений Михайлович был спасен от необходимости поддерживать беседу, поскольку его спросили сразу, от бедра по македонски, как ему нравится нынешняя погода в Цюрихе, как идут дела в строительном бизнесе, и собирается ли он в Канны, на ближайший фестиваль, и не потребовали ответа.

Евгения слегка отпустило. Собеседница была молода, очаровательна, грамотно и ненавязчиво вела беседу, только попытки копнуть поглубже в личное сразу вызывали явственный скрежет падающих опускных решеток и захлопывающихся непроницаемых дверей где-то в нескольких сантиметрах глубины под серой тканью костюма; беседа гладко соскальзывала на другое … Минут через шестнадцать, когда показалось дно в кофейных чашечках, а Евгений Михайлович допустил в какую-то заднюю комнату сознания фантастическую мысль о развитии в неопределенном будущем платонических – сперва - отношений с очарованной его остроумием и мужским шармом собеседницей, Светлана допустила четвертьсекундный сбой в ритме беседы, и Евгений понял, что настало время для плавного перехода к какому-то следующему этапу. Наверно, пора идти на какой-нибудь вернисаж. Или?!...

И тут скользкая, покрытая черной чешуей  мысль, которая уже некоторое время шебаршилась где-то в районе мозжечка, наконец  прогрызла себе путь на поверхность, и вскрикнул внезапно ужаленный князь (ну не князь, а Евгений, и естественно про себя): «Таблетка! Таблетка!!»  Он забыл принять виагру.

Воображение взревело подобно мотору ламбуржини на старте, и за какие-то доли секунды Евгений представил себе в красках и мельчайших деталях, как они поднимаются по лестнице отеля под завистливыми взглядами обслуги, открывают дверь в номер, Светлана снимает с себя сначала сюртук, потом белую батистовую рубашку, под которой обнаруживается  черный кружевной бюстгальтер …, и тут она видит в отверстой  уже ширинке своего интеллектуального и светского клиента висящий … Все попытки поправить дело … терпят фиаско… И все это на глазах у пусть находящейся при исполнении служебных обязанностей, но тем не менее молодой, красивой, образованной женщины …

Евгений Михайлович опустил плечи, призвал в помощь дух лорда Честерфилда, и непринужденно сказал: «Света, к сожалению, мои планы на вечер изменились, мне через полчаса надо будет Вас покинуть. Поэтому давайте-ка съедим еще пирожных, и вы мне расскажете про джаз-фестиваль. Да, и конечно, изменение программы никак не меняет наших э…деловых  договоренностей».  Поехавшая было вверх левая бровь собеседницы круто затормозила, ее владелица улыбнулась мимолетно и ответила:
« Очень жаль, Евгений. Придется отложить на следующий раз. Впрочем, мне все равно надо было готовиться к экзамену в колледже, так что все к лучшему».

Потом Евгений Михайлович шел обратно к себе и всю дорогу тщетно пытался вспомнить имя наполеоновского маршала, которому принадлежала фраза: «Потеряно все, кроме чести». Проклятый склероз…

По приезде домой он учинил разгон жене, которая не удосужилась проверить наличие чистых носков в чемодане, а любопытствующему Герхарду сказал небрежно : « Да уж не помню подробностей… Всех не упомнишь».