- Когда проходит первый щенячий восторг, который вызывает щелчок затвора фотоаппарата, ты начинаешь понимать, насколько был прав французский фотограф  Марк Рибу,  сказавший,  что «каждый твой кадр - это поступок», - говорит Сергей Максимишин, признанный во всем мире  российский фотожурналист, приезжающий в конце октября в Израиль, чтобы провести мастер-класс. -  Поступок, за который ты несешь ответственность, потому что он может повлиять на жизни других людей.

Незадолго до своего приезда он дает вашему корреспонденту интервью
по телефону из своей петербургской квартиры.
 
Сегодня Максимишин, чьи работы были дважды отмечены престижнейшими премиями World Press Photo, работает как фрилансер для ведущих российских и западных изданий, в числе которых The Times, Time, Newsweek, Liberation, Washington Post, The Wall Street Journal, Stern, Business Week,   Der Profile, Corriere della Sera, и странно думать, что впервые он заявил о себе чуть более десяти лет тому назад.
   
- В 1998 году произошло два важных события, - говорит он, и даже по телефону можно почувствовать, что он улыбается. - Я закончил Факультет фотокорреспондентов при Ленинградском доме журналистов, и в России произошел финансовый кризис - "дефолт". До того я был вполне респектабельным  членом общества,  директором фирмы. Но она разорилась. Не произойди этого, я едва ли рискнул бы бросить все и податься в бродяги-фотографы. Так что если бы не дефолт, то, скорей всего, не было бы фотографа Сергея Максимишина.

Помолчав, он с удоволетворением добавляет:

- Я думаю, что и после нынешнего кризиса появятся новые фотографы.

Фотография - не первая профессия Максимишина. Он физик-ядерщик, выпускник Ленинградского Политеха. Впрочем, в 1985-м образование пришлось временно прервать:

- В 1985-м за чрезмерное увлечение антисоветским театром Арто нас всем театром отправили в армию. ГБ перехватила письмо нашего идейного вождя Геши Миропольского (к тому времени он уже служил), в котором он писал, что Станиславский - г*** и весь советский театр тоже. Это письмо потом зачитывали на космсомольских собраниях по группам. Наш декан собрал всех "театралов" и сказал:  идите-ка послужите, а то может быть сильно хуже. Хороший был человек.

Максимишин служил на Кубе, там, по приказу командования, он и начал фотографировать; по одной из версий, командиры сочли его достаточно образованным человеком, чтобы разобраться, как пользоваться фотоаппаратом.

- Но я тогда еще не знал, что это болезнь. У меня были и другие увлечения, например, нумизматика.

И лишь спустя несколько лет он поступил на фотофакультет.

- Это - уникальная фотошкола, и я убежден, что она - лучшая в России. Основал ее фотокорреспондент Александр Бродский, отец поэта.  Формально она создавалась в качестве курсов для сотрудников заводских многотиражек, соответственно чему там было два потока, для корреспондентов и для фотографов. Но уровень преподавания оказался столь высок, что люди всеми правдами и неправдами старались туда попасть, и даже подделывали и покупали направления из райкомов комсомола. С одной стороны, нас учили ремеслу, технологии, с другой - мы сразу попадали в фотографическую среду и знали, куда нести  свои  карточки.

Максимишин, который до последнего времени сам преподавал на Факультете, с благоговением вспоминает, как ныне покойный классик фотожурналистики Илья Наровлянский сказал ему: "Мне больше нечему вас научить", и кажется, что его голосе звучит: "Я хорошо понимаю, к чему это обязывает".

- Сергей, что это за жизнь такая - жизнь фотожурналиста? Как у солирующего музыканта, когда дом - это самолет и гостиница?

- Да, вроде того. Перед фотографом лежит несколько дорог. Он может снимать моду, свадьбы, предметы. В фотографической среде фотожурналисты считаются немного сумасшедшими: если сравнивать затрату времени и сил с заработком, то они из фотографов - самые бедные. Люди, которые работают только ради денег, в журналистике не приживаются, это - признак профнепригодости. Наша награда - образ жизни, и мне он, конечно, нравится. В то же время, нельзя, конечно, сравнивать жизнь фотографа, даже военного фотографа, с жизнью профессионального военного.
 
- В какой степени вы эмоционально вовлечены в события, которые вы фотографируете?

- По-разному. Иногда ты снимаешь страшные вещи на войне, и ты спокоен, а иногда - режут барашка и тебя колотит. Этот механизм невозможно понять.

- Говорят, что в подобной ситуации человек ощущает себя разделенным надвое - один ужасается, второй делает работу. Это так?

- Пожалуй,  да. Но я не хотел бы, чтобы разговор принимал такое направление - я не военный фотограф.

-  И тем не менее, вы - честный фотограф, и даже если на ваших фотографиях с мест вооруженных конфликтов не стреляют, то эмоционально ощущение войны есть все равно. Наверное, честно фотографировать - это душевный труд. Такое отношение к фотографии изматывает?
- Я думаю, что слово "фотографировать" тут неважно. Это - журналистика, и есть вполне понятные рецепты, как быть честным. Например, понимать, что в любом конфликте есть две стороны. То есть быть честным журналистом - это значит быть порядочным человеком. Трудно ли быть порядочным человеком? Существуют правила и нужно им аккуратно следовать, начиная с самых простых и кончая сложными. Для меня это вопрос профессиональной состоятельности.
 
- Вы чувствуете, что вы меняетесь, развиваетесь как фотограф?

- Да, конечно, и меняются глобальные вещи: представление о том, что такое хорошая фотография. С каждым годом становится все труднее и труднее снимать: ты делаешь все меньше и меньше вещей, которые ты раньше не делал. Для меня очень важно ощущение,  которое описал Пушкин - ай да Пушкин, ай да сукин сын. Когда ты смотришь на фотографию в компьютере и видишь что-то, отчего у тебя  перебивает дыхание. Когда я начинал снимать, то было очень мгного того, что я еще не делал. А за этот год я снял совсем немного новых для себя фотографий. Это не значит, что я делаю плохие  фотографии, просто для меня они  не являются шагом вперед.

- Что на настоящий момент является для вас хорошей фотографией?

- Если говорить о форме, то это такая фотография, которая задерживает внимание

- А о содержании?

- Я где-то прочитал хорошую фразу: содержание - это разговор человека с человеком, а форма - это разговор человека с Богом. Хорошая фотография та, которую невозможно описать словами. Любое искусство стремится стать похожим на музыку, потому что музыка — единственное из искусств, которое действует не через голову, а внутривенно. И фотография тем лучше, чем меньше в ней литературы и больше музыки.

- Фотография, как и всякое искусство, метафорична, но невозможно же при съемке думать: сейчас снимем фотографию с метафорой.

-Я думаю, что наше подсознание умнее нашего сознания. Фотографии, сделанные от ума, скучны. Фотографии снимать нужно животом. И смотреть  животом. И потому я всегда своих студентов учу не жалеть нажатий. Позыв к нажатию идет не от головы, и очень важно научиться прислушиваться к самому себе. Это особенно важно в нашей области фотографии, где половина зависит от фотографа, а половина - от Бога.

Максимишин признается, что более всего не любит в интервью вопрос: как вы снимаете? И его можно понять. Не вдаваясь в особенные подробности, он просто говорит:
 
- Я планирую съемку, держу в голове вещи, которые должен буду снять, но не пишу сценарий и не делаю кино. Остальное - вопрос технологии. А инструментов у нас не так много - свет, цвет, ритм.

Все, кто видел его снимки, знают, что владеет он инструментами фотографии мастерски - они упоительно красивы и для всякого, кто хоть немного восприимчив к изобразительным искусствам, рассматривать их - немалое наслаждение. Еще одно, не менеее важное ощущение от фотографий Сергея Максимишина - это ощущение правды. Тем более неожиданно звучат его рассуждения о лжи в фотографии:

- Кадрирование - ложь, потому что вы показываете лишь часть картины, - говорит он и рассказывает о том, как после падения режима Саддама Хусейна по всему миру публиковались фотографии, изображавшие иракцев, сбрасывающих с постамента статую. Казалось бы, что может быть естественней: лес рук, поверженная статуя ненавистного тирана. И лишь неделю спустя появилась еще одна фотография того же события, снятая с другой точки - с высотной гостиницы. Вокруг поваленной статуи Саддама стоит тридцать человек, половина из которых - фотографы. Но когда ты снимаешь крупным планом, пять воздетых рук - это уже лес.

Он добавляет:

- Но самая большая ложь фотожурналистики - это присутствие человека с фотокамерой в руках. Если быть честным, то мы снимаем не жизнь, а реакцию жизни на фотографа. В физике это называется "принципом дополнительности" - наличие измерительного прибора влияет на результаты измерения.

Ситуации, в которые ставит фотожурналиста выбранная им профессия, заставляет его вновь и вновь задумываться о моральных аспектах его деятельности.

- Когда проходит первый щенячий восторг, который вызывает щелчок затвора фотоаппарата, ты начинаешь понимать, что каждый твой кадр - это поступок, - за который ты несешь ответственность, потому что он может повлиять на жизни других людей.

Он продолжает:

- В этой профессии есть много неразрешимых этических вопросов.   Помню, я снимал сюжет о бездомных детях. Первую неделю они меня чурались, потом привыкли и тут началось самое трудное для меня - они уходили на вокзал, просили милостыню, собирали бутылки, на «заработанные» деньги покупали клей, который вечерами нюхали. Представьте себе ситуацию: вы вполне взрослый, обеспеченный отец семейства, у вас самого двое детей и, вдруг при вас 10-12 летние пацаны начинают нюхать клей…

- Так как быть? Снимать или спасать?

- Многие вопросы в жизни не имеют ответа, но задавать их нужно. Тогда я продолжил снимать. Моя жена сказала, что я был не прав. Думаю, что сейчас я с ней согласен. Я не военный фотограф, поэтому редко оказываюсь в ситуации, когда нужно делать выбор – снимать или помогать. Но, полагаю, что если, не дай Бог, фотограф столкнется с необходимостю выбирать, думать нужно примерно так: не можешь снимать и помогать одновременно  – конечно, помогай. Если не можешь помочь – снимай.  

Сергей Максимишин, который давно уже стал фрилансером и вправе сам выбирать себе темы, говорит, что со временем научился обходить ситуации, когда в которых ему не хотелось бы оказаться.

- В марте 2001-го года в  Чечне положили целую роту десантников из Пскова. Их отпевали в крошечном псковском соборе, куда съехалась вся московская и ленинградская пресса, теснота там была - как в автобусе в час пик, и ты мог снимать, только почти упираясь широкоугольным объективом в лицо рыдающей женщины. И к каждой стояла очередь из фотографов и операторов, каждый старался занять наиболее «выигрыщную» точку, журналисты ссорились, расталкивая друг друга локтями. Мне было стыдно за профессию - хотя я понимал, что снимать это нужно. А в Беслане люди не просто просили, они почти заставляли снимать похороны, они хорошо понимали:  если фотожурналисты об этом не расскажут, никто не узнает об их беде.

Он вспоминает случай, когда, поразмышляв, отказался от блестящего сюжета:

- В одном из монастырей Севера я случайно встретил русских солдатиков, которые бежали от дедовщины: в их части дагестанцы, объединившись между собой, издевались над слабыми. Батюшка приютил их, они работали по хозяйству. Командиры  все знали, но смотрели на это сквозь пальцы  и ребята благополучно доживали до демобилизации. Сюжет был блестящий но, опубликуй я его, всем было бы только хуже. И я, подумав о последствиях моей съемки для других людей, отказался.

Но завершает интервью Сергей Максимишин на жизнеутверждающей ноте:

 - Сегодня фотографы заняли в обществе роль, которую  в шестидесятые - семидесятые занимали поэты. На встречу с фотографом могут прийти 700 человек -  свидетелем тому я был  и в Москве, и в Амстердаме. Благодаря развитию техники, фотография становится все более массовой, все более доступной, это - мгновенный способ самовыражения. И когда меня спрашивают, что я хотел бы пожелать начинающим фотографам, я говорю: получать от фотографии удовольствие!

Сергей Максимишин проводит пятидневный мастер-класс для израильтян  с 27 по 31 октября в рамках десятидневного мастеркласса для группы фотографов, приезжающих вместе с ним. Подробности на сайте:

ссылка

Фото: Сергей Максимишин, "Невский проспект"

Текст: Максим Рейдер