Ах, боже мой, я опаздываю! Герцогиня будет в ярости. Она всегда бывает в ярости. А между тем, у меня нет ни часов, ни — тем более — жилетного кармана в придачу. Я вскочил. Темно. Прошел на кухню, зажег свет, закурил, закашлялся, потушил сигарету. Душно. Вышел на балкон, снова закурил, снова закашлялся. Из дальней комнаты послышались бессвязные, но вполне отчетливые крики. «Алкоголик! Сколько можно терпеть! Катись уже к своей герцогине». Она ничего не понимает. В ее книге нет ни картинок, ни диалогов. Герцогиня... В ярости... Тихо. Меньше чем через двадцать минут стальная река подхватит мое тело и, лязгая и рыча, унесет прочь. Прочь. И только вниз. Теперь только вниз, вниз, вниз, пытаясь на ходу урвать банку апельсинового варенья или схватить с полки книжку и, не читая, бросить. И продолжать падать. Туда, вниз, где море слез, и на его берегу сидит девочка и мечтает уехать по железной дороге. И выбор на сегодня невелик. Либо, рискуя головой, красить розы в королевском саду, либо пересаживаться по кругу в надежде на то, что тот, кто раньше сидел на твоем месте, не опрокинул в тарелку молочник. Так делают другие. Мы всегда отчетливо видим других. Лучшие из нас видят в других себя. Мудрейшие других видят в себе. Но почему, почему мы никак не можем найти себя в самих себе? Боже мой! Я опаздываю!