- До-дес-ка-ден, до-дес-ка-ден, до-дес-ка-ден – запинаясь на стыках, тащили вагон колёса.

Колька потянулся и сразу открыл глаза, упёршись ногами в противоположную стенку купе. – Ч-чёрт… - сказал он.

- Да… День едешь, два едешь, а всё то же самое. Ёлки, какие-то, палки… Ничего не меняется – доложил ему дядька в апельсиновой майке, скучавший на верхней соседней полке. Кроме странного цвета майки у дядьки было наколото «Motor Harley-Davidson» на левом плече.
– Не возражаете? – спросил он и покрутил ручку молчавшего радио.

- Издалека долго
  Течет река Волга,
  Течет река Волга -
  Конца и края нет... – запела для дядьки Зыкина.

- Зыкина – правильно угадал дядька. – Да… - протянул он. - Я на своём «Урале» всю страну когда-то исколесил. – Волга, Кама, Обь, Енисей, Лена… - меланхолически пересчитал все встречавшиеся, наверно, ему реки.

- Сутки едешь, вторые едешь, – неожиданно вернулся он к мысли о бесконечных просторах великой Родины, – Воронеж, жара, бабки «синенькими» торгуют... – Ну, что, бабки, - спросишь, - тепло тут у вас? – Да не, сынок – скажут. – Это на юге тепло, а у нас так себе... – Дядька замолчал, уткнувшись носом в мутное, грязное, в засохших разводах стекло.

- Среди хлебов спелых,
  Среди снегов белых
  Течет моя Волга,
  А мне семнадцать лет… – как будто у неё действительно всё ещё впереди, аккуратно, не торопясь, выводила слова Зыкина.

Колька огляделся вокруг, выбирая подходящее место для лодки. Лёгкий ветер уже сносил вниз туман, прорисовывая силуэты деревьев по берегам. Было прохладно, и Колька поморщился, втянув голову в короткий, совсем не по росту, старенький ватник.

Вёсла шлёпнулись в воду последний раз и, звякнув в уключинах, устроились вдоль обглоданных временем деревянных бортов. Колька быстро сбросил два якоря, сначала с носа, потом с кормы, и лодка, слегка накренившись под натиском сильной, быстрой реки, встала, как гвоздь, поперёк течения.

Не дожидаясь, когда вода очистится от последних клочьев тумана, Колька спустил подкорм на шнуре и, выбрав опарышей пожирней, размотал удочку.

- Плюх! - поплавок подпрыгнул в реке, радостно побежал, оглядываясь по сторонам, поёживаясь в холодной мощной струе. Убежал далеко, насколько позволил Колька, разматывая маленькую пластмассовую, почти игрушечную катушку, потом леска натянулась струной, и Колька одним броском отправил его назад. Поплавок побежал опять, но Колька снова поймал его, поставил на старт к борту лодки.

Справа по берегу стукнуло ботало на шее тощей серой козы. – Ме-эээ… - сказала зачем-то Кольке коза и, позвякивая бубенчиком, ушла в тишину. Два мужика, как в немом кино, один за другим вышли на обрывистый берег, посмотрели на Кольку в лодке, повернулись, ушли вслед за козой. - «Как по речке по Ирану ходят двое чудаков, ходят двое чудаков, да стреляют судаков» - переврал стихи Колька, достал сигаретку и закурил, положив голову на задравшийся кверху борт. Сегодня должна была приехать Маринка из Питера. «Вертихвостка!» - Колька вспомнил недобрые бабкины слова. Ухмыльнулся и в очередной раз подтянул леску поближе к лодке.

- Чпок! – тут же ушёл под воду дурак-поплавок. Колька подсёк и первая, крупная – сантиметров сорок в длину чехонь заплясала в ногах серебряной саблей.
– Пошло дело… – Колька уселся удобнее поперёк широкой скамьи и выплюнул изо рта мешавшую теперь сигарету.

- Сказала мать: «Бывает все, сынок,
Быть может, ты устанешь от дорог…» - продолжала развивать тему Зыкина.
- Извините, нельзя ли сделать потише? – попросил новенький ночной пассажир у дядьки в апельсиновой майке.
- Пожалуйста! – с готовностью согласился дядька и прикрутил громкость приёмника.

- Цыпа-цыпа-цыпа… – доносился бабкин голос из-за высокого собственноручно покрашенного Колькой в неяркий салатовый цвет забора. Колька ногой распахнул ворота, поставил вёсла с удочками к стене и, грохоча тяжёлыми болотными сапогами, вбежал по ступенькам в дом.

Чёлка на глаз, рыжая кожаная «косуха». Маринка ждала его.
- Ни фига себе! – сказала, вставая из-за стола, машинально поправляя короткую, слишком короткую для здешних мест юбку. – Коля-Коля-Коленька… - обошла Кольку вокруг, рассматривая, как новогоднюю ёлку. – Ну, надо же… какой стал… Дядя Стёпа – милиционер. - Маринка приподнялась на цыпочки, макушкой с трудом дотянулась до Колькиного подбородка. – Ни фига себе, школьничек! - опять сказала она и отошла на шаг в сторону. – Целоваться будем? – спросила, и Колька почему-то попятился.

- Ты что… никогда?! - Маринка притянула Кольку к себе, заглядывая в глаза. Пахло от неё большим городом и ещё чем-то, от чего у Кольки потерялись куда-то все приготовленные для этого дня слова. Он смущался и отворачивался. – Да ладно, правда, что ли? – она недоверчиво рассмеялась, и Колька вспыхнул, как Гулливер-пионер. – Ой! Правда-правда! – поняла, по-детски запрыгала на одной ножке.

- А ты где спишь-то, на сеновале? – Маринка хитро прищурилась, и Колька молча кивнул. – Готовься, Колян – дурачась, она встала в боксёрскую стойку и ткнула кулачком Кольке в грудь. - Вечером приду, научу! – пообещала и выскочила за дверь. – Тра – та – та - та - шарахнули очередью её армейские башмаки, потом ворота тявкнули железным крючком. И всё.

- Вертихвостка! – вечно недовольная чем-то бабка загремела в сенях подойником. – Сучка мелкая! – грязно выругалась она. Зло хлопнула дверью.

- А ведь я почти десять лет дома не был… - сказал вдруг дядька в апельсиновой майке. – Десять лет… - повторил он, как будто бы удивляясь такому необыкновенному происшествию. – Всё бежишь куда-то, бежишь… - сказал он так грустно, что Колька едва не заржал, как лошадь.
- Вот-вот – ехидно съязвил, показавшийся странно знакомым Кольке мужской голос снизу. -  Бежишь, бежишь, а куда бежишь, от чего бежишь… От себя-то не убежишь! – добавил с нескрываемым превосходством.

Колька слышал, как заскрипела под ним дверь сарая. Маринка взлетела по лестнице на сеновал, разделась и прыгнула к Кольке под одеяло, прижалась к нему крепко-крепко, бесстыдно обвив ногами, обняв широкие голые Колькины плечи. Колька затих, затаился, почти растаял под её тоненьким жарким телом.

Маринка подула в ложбинку на влажной Колькиной шее.
– «На полярных морях и на южных, по изгибам зелёных зыбей, меж базальтовых скал и жемчужных шелестят паруса кораблей...» – прошептала она. – Помнишь?

Колька не помнил про паруса. Он помнил, как в детстве большая добрая парикмахерша тёплыми сильными пальцами наклоняла его упрямую голову. Он закрывал глаза, и мелко-мелко вибрирующая электрическая машинка горячо щекотала ему затылок.

Опять застонала дверь.
– Колька, да ты там один, чё ли? – воткнув голову в темноту, крикнула куда-то вверх бабка. Маринка прижалась губами к Колькиному плечу. Он почувствовал, как затряслось от смеха её легкое тело. Колька опять затих.
– Спишь, чё ли? – бабка не думала отставать.
– Да сплю, сплю… -  буркнул Колька, неохотно переворачиваясь на спину.
– Маринку ня видяял? – бабка напевно растягивала последний слог.
– Нет, не видел – соврал Колька, накрыв ладонью Маринкин смешливый рот.

– Ушла? – прошептала Маринка, с трудом отдирая огромную Колькину клешню от лица. – Это же не рука, это лопата какая-то – заигрывая, сказала она, тонкими пальчиками протискиваясь в забор его пальцев. – А ну, сожми! – приказала и тут же выдернула ладошку из Колькиной грубой лапы. – Больно, дурак! – сделала вид, что обиделась. Потом взяла его руку и положила себе на грудь. Два тёплых живых зверька упёрлись носами в Колькину, совсем для других предметов заточенную ладонь.

– Не сломай! – Маринка хихикнула, царапнула ногтем взведённый для выстрела Колькин живот. Колька вздрогнул. – Ну, чего ты? Чего? – быстро-быстро заговорила Маринка, продвигаясь ещё, а потом ещё ниже, пока Колька не заревел и не обрушился на неё книжным шкафом, пуская слюнявые страстные пузыри. – Ой, мама! – сказала Маринка, задохнувшись, стараясь в последний момент направить усилия Кольки в нужное русло.

У Кольки свело судорогой низ живота, что-то взорвалось там и выплеснулось наружу. – Попал! – прыснула смехом Маринка, с трудом переворачивая Кольку назад, на спину, и тут же прижалась щекой к мокрому Колькиному лицу. – Эй! – виновато сказала она и нежно лизнула Колькин солёный глаз. – Не плачь, капитан… со всеми бывает.

Колька молча лежал, смотрел в потолок.
- Ну… я пойду, бабка искать будет… – сказала Маринка, натягивая трусы, отряхиваясь, и почти бегом спустилась по лестнице.

- Тот первый взгляд и первый плеск весла... – продолжала тосковать Зыкина.
- Все было, только речка унесла...

- У меня… у соседей вот тоже… дочка… - забубнил опять кто-то снизу и Колька очнулся, прислушался.

- …К родственничкам на эту Волгу уехала… «Страну, - говорит, - посмотреть. Себя показать». Позвонила через полгода. – «Страна, - говорит, - у нас большая, а люди в ней добрые». - Люди у нас добрые – а?!
- Удивительная страна… - задумчиво протянул дядька в апельсиновой майке.
- Ага… удивительная… - неожиданно согласился мужик с нижней полки. – Вернулась вот с таким пузом… - он сложил руки в кольцо и помахал перед своим животом.
- На себе не показывайте – пошутил дядька сверху.

Звук приближающегося мотоцикла Колька услышал ещё во сне. Мотор заглох около их ворот. Потом заскрипели петли дверей. Какой-то незнакомый мужской голос что-то сказал. И опять забулькал мотоциклетный мотор, постепенно удаляясь от дома.

Колька вылетел из сарая во двор, пробежал до ворот и выскочил на дорогу. Бабка стояла босиком в дорожной пыли и, приставив руку ко лбу, вглядывалась в тревожную даль.
– Б-баб, ты чего? – подошёл Колька. – К-кто это был-то, ч-чего молчишь? – волнуясь, ещё раз переспросил он.
– Маринкин хахаль… – сказала бабка, плюнула на дорогу и перекрестилась – Прости, господи…
- И ч-чего он? – ещё не до конца понимая, приставал Колька.
– Чего-чего, забрал своё, да уехал – буркнула бабка.
– Д-да ч-чего с-своё-то?! – Колька охреневал от бабкиной тупости.
– Вертихвостку забрал, чего ещё у нас забирать-то? – удивлённо посмотрела на Кольку бабка.

Колька сел прямо в пыль.
- А ты чего раззаикалси-то, милай?.. - бабка наклонилась, пытаясь присмотреться к Колькиному лицу, и вдруг всплеснула руками.
– Ах, сучка мелкая! – задохнувшись от внезапно пронзившей её догадки, сказала, в ужасе прикрыв рот рукой. – Ах, сучка мелкая… - качала она головой, повторяла, как будто не могла поверить в случившееся.

- А кажется мне, что вы никакой не сосед, а этот самый её папаша и есть – ни с того, ни с сего сказал дядька в апельсиновой майке.
- Креститься надо, когда кажется! – страшно возмутился мужик внизу. Он даже зачем-то привстал с полки.
- Да мне-то что… я так просто… - равнодушно отвернулся к своему окну дядька.
- Вот и не надо тогда! Не надо! – нервно сказал мужик, и почти бегом выскочил из купе, хлопнув дверью.

- Ночь - черная река, длиной на века… - сменил Зыкину в приёмнике Макаревич.
- Смотри, как эта река широка…

- До-дес-ка-ден, до-дес-ка-ден… – печально поддакивали колёса.

Они случайно встретились лет через пять. Колька припарковал джип на стоянке у банка на Васильевском. Она проходила мимо. Держала ребёнка за руку. Бросила мельком взгляд. Узнав его, отвернулась, ускорила резко шаги. Мальчишка почти повис на руке, оглядываясь.
Замельтешил ножками, едва поспевал за ней.