Вот вы знаете, что такое нитрат натрия? И я не знаю. А Бизяев, чуть драку не устроил в гостях из-за этого нитрата, уверяя всех, что это и есть та соль, которая высыпается из солонки. Ну, перепутал он нитрат с хлоридом, понятно, но, как говорится, зачем же стулья ломать?

Точный диагноз поставила жена. - Ты просто маньяк, какой-то! – сказала она Бизяеву, который спорил всегда, везде и по любому поводу. Ещё добавила – тебе, Бизяев, лечиться надо. - И ведь хороший человек Бизяев, умный. А просто спорил он в таком состоянии, когда трезво смотреть на вещи уже не мог, поэтому всё время попадал в глупейшие ситуации.

Недавно в приличной компании ляпнул, что музыку к "Холмсу" написал не Дашкевич. – А кто? – удивлённо посмотрел на него хозяин, и Бизяев долго выкручивался, намекая на якобы очень похожую мелодию в одной из фортепианных сонат Бетховена. - Один в один! - горячился-кричал Бизяев, готовый насмерть стоять за наследие великого немецкого композитора.

А вчера Бизяев вообще поставил всё на zero. То есть, не то чтобы он вот так взял и сказал, ставлю, мол, всё на zero. Ну, не дурак же он, в самом деле. Он, может быть, и не знал, что такое это zero. Просто сказал, что если захочет, напишет рассказ не хуже какого-нибудь Куприна или даже Хемингуэя, вот прямо сейчас придёт домой и напишет, а завтра все увидят, что Бизяев, это вам не Пупкин какой-нибудь, а Бизяев! – Вашу мать! – уже совсем ни к чему прибавил он. Конечно, не надо было ему всего этого делать. Репутация там, то, сё… Но в животе у Бизяева боролись три литра пива с бутылкой водки (ну, баня, святое дело!), и о последствиях он не думал. Дома молча прошёл мимо заботливо встретившей его у дверей жены, забрался в постель с тетрадкой, на первой странице написал крупно: РАССКАЗ, и приступил к разработке дебютной идеи. – Плодотворной дебютной идеи! – поправил он сам себя, пытаясь призвать на помощь Петрова с Ильфом. Что такое, товарищи, дебют и что такое, товарищи, идея? – процитировал Бизяев из классиков, вращая ручку, между средним и указательным пальцем, как сигарету.

– Хемингуэй! – вспомнил он вдруг. – Хемингуэй, Хемингуэй, Хемингуэй… - повторил несколько раз, постукивая ручкой в тетрадь, как дятел. – Вызываю дух Хемингуэя! – хихикнул он, в пьяном припадке. - Хемингуэй, как пишется, - крикнул жене, - через «е» или через «э»? – Первая «е», – сказала из кухни жена, - вторая «э». – Добавила, помолчав - напиши лучше - Фицджеральд. – И Фицджеральд напишу! - огрызнулся в ответ Бизяев. - Я всех напишу! – пообещал он, поставил римскую цифру «I» посередине страницы и начал писать рассказ. Вернее, даже не так. В этом месте он немножко всхрапнул. Ну, то есть поспал чуть-чуть. Минуты три, не больше! Но потом взял себя в руки, поставил римскую цифру «I» посередине страницы и начал писать рассказ.

РАССКАЗ


       I


- Ты похожа на куклу – сказал он.
- Может быть – сказала она. – Это плохо?
- Да нет – сказал он. – Даже здорово.

Бизяев посмотрел на кухню, где гремела тарелками жена.

Её коротко стриженые волосы были чёрными, как свитер, который плотно обтягивал её маленькую, аккуратную грудь. – Девушки в этом городе становятся красивей с каждым годом – вспомнил он из какой-то книжки. Спросил - Тебе сколько лет?

- Двадцать пять. А тебе?
- Я уже старый – сказал он.
- Ты боксёр?
- Нет – рассмеялся он. – Я писатель.

Тут Бизяев пьяно хихикнул и подмигнул себе в висевшее на противоположной стене огромное, квадратное зеркало.

- Ого! – сказала она. – И как нас зовут?
- Хемингуэй – сказал он. И наклонил голову. Стал смотреть ей в лицо, ожидая реакции.
- Не зна-аю… – разочарованно протянула она.
Он опять засмеялся. Она растерянно улыбнулась и пожала плечами.
- Пойдём ко мне – сказал, нет, скорее даже спросил он.
- Ты слишком большой – сказала она.
- В постели все одного роста.
- Н е п р а в д а – сказала она, очень смешно растягивая буквы.
- Давай проверим – он опять заглянул ей в глаза.
Она закрыла лицо ладошкой, потом раздвинула пальцы, выглядывая оттуда.
- Хорошо - согласилась она. - Выпьем ещё?
- Ещё по одной и всё – сказал он. - Тебя как зовут?
- Катя.

– Нет, не так – Бизяев заштриховал Катю крестиками.

- Катья – сказала она.
- Это твоё настоящее имя?
- Настоящее – засмеялась она и опять закрыла лицо руками.
- Это русское имя – сказал он.
- Откуда ты знаешь? - удивилась она.
- Я там жил.
- Правда?!

Бизяев разогнался, как лев, и, наколбасив ещё пару страниц, решил, что пора переходить к делу.

- Я-я-я! – сказала она, покачиваясь на нетвёрдых ногах, пытаясь нажать кнопку.
- Нет я! – он накрыл пальцем её маленький наманикюренный ноготь.
- Больно! – сказала она.

Лифт медленно раскрыл двери.

Бизяев сказал – У-ффф… - и перечитал текст. – Теперь нужен какой-то неожиданный финал – сообразил он и стал перебирать книжки на своей тумбочке. – Борхес (красный, из «мастеров современной прозы»), Камю с картинкой Пикассо на обложке, Олдридж (потрёпанный «Каир» с дарственной надписью: «Леночке от Иры 30.III-71г.»), Олдингтон «Все люди – враги» (какое, всё-таки, хорошее название - подумал Бизяев), чёрный Пинчон, белый Кобо Абэ (тоже из "мастеров"), молдавский Ивлин Во, любимый Бизяевым Фолкнер, синий Уайлдер («Мост короля Людовика святого»), Апдайк «Давай поженимся», старинный жёлтый Диккенс из «БК», дальше косяком шли: Кортасар, Маркес, Сарамаго и Кастанеда... - Бизяев почувствовал себя цыганом Мелькиадесом, раскладывающим перед Хосе Буэндия свои сокровища. Он вытер вспотевший лоб и перебрался на сторону жены. - …Гамсун, Буковски «Десять суходрочек», Зюскинд, Шекли (один из двух томов), переплетённый кем-то в твёрдую обложку Чивер, бессмысленный и беспощадный, как русский бунт "Улисс" Джойса, Чапек (Возвращайтесь на своё судно, сэр!), зелёный немец Бёлль, ужасный Кафка, Бунин... – Вот! – страшно обрадовался Бунину Бизяев.

Он пролистал страницы "Тёмных аллей" и выбрал такой конец: «Вена. 17 декабря. Сегодня, в ресторане «Franzensring» известный австрийский писатель Шпиглер убил выстрелом из револьвера русскую журналистку и переводчицу многих современных австрийских и немецких новеллистов, работавшую под псевдонимом «Генрих». Бизяеву так понравилось, что он автоматически прочитал «Катья» вместо «Генрих», зловеще ухмыльнулся и бросил книжку на тумбочку. – Forwards! – по-английски, наверное, скомандовал он себе и нарисовал римскую «II» вверху новой страницы.


       II


Больше всего ему нравились большие…

- Ну, йопт… – выругался Бизяев, нервно зачёркивая «большие».

...больше всего ему нравились огромные города. Любил просыпаться один. Не шевелился, лежал, слушал шум проезжающих под окном машин, лязг трамваев, смотрел.

Бизяев посмотрел в задёрнутое на ночь плотными шторами окно.

Просто смотрел, как солнце прожигает лучами тонкие занавески, потом постепенно, не торопясь, заполняет всю комнату мягким светом. Через крупные клетки штор была видна стена строящегося прямо напротив дома. Окна чёрными дырами причудливо изгибались на складках ткани. Вставать не хотелось. Зажмурил один глаз, потом другой, улыбнулся, подумал, что, если захочет, то может весь день проваляться в кровати. Долго ходил по комнате в трусах, присел несколько раз, смешно разводя руки в стороны. Сварил себе кофе и медленно, растягивая удовольствие, выкурил сигарету. Теперь можно было писать. Он раскрыл тяжёлый толстый блокнот и быстро начиркал карандашом:

- Начиркаешь тут – сказал Бизяев. – Было бы, что чиркать… Бизяев попробовал вспомнить чего-нибудь из Хемингуэя. В голову лезла одна сплошная форель, дальше пошли акулы, львы, кошки. – Кошки! – опять обрадовался Бизяев.

Он раскрыл тяжёлый толстый блокнот и быстро начиркал карандашом:

Она смотрела в окно и шевелила губами.
- Что там? – спросил он.
– Кошка – сказала она. – Кошка ползёт по крыше.
– Кошка? – переспросил он. – И куда же она ползёт?
– Не знаю – сказала она. – Просто ползёт по крыше».

Ухмыльнувшись, закрыл блокнот, выкурил ещё одну сигарету. Всё было хорошо.

Уже уходя, оглянулся. В узкую щель двери во вторую, большую комнату, увидел её неестественно вывернутую на сторону голову и страшно открытый, как будто ещё живой глаз.

- Сука – сказал он и, не дожидаясь лифта, побежал вниз по лестнице.

Бизяев поставил жирную точку в конце и тут же перечитал текст, а потом сразу ещё, как будто не веря, что это он, Бизяев только что написал совершенно офигительный рассказ вот этой простой китайской шариковой ручкой.

-Ай, да Бизяев! Ай, да сукин сын! – Бизяев попрыгал попой на толстом, приятно пружинящем матрасе, потом положил тетрадь с ручкой в тумбочку, погасил свет и, страшно довольный собой, уснул.

- Бизяев! – разбудила его жена, входя в комнату с кружкой кофе. – Вставай! Уж петушок пропел давно. – Она поводила кружкой с горячим кофе возле носа Бизяева.

Бизяев открыл глаза.

- Ты мне спать не давал всю ночь – сообщила жена. – Не в этом смысле – сказала она, плотнее запахивая халат. – Кричал, что одну форель ты уже поймал, а много тебе и не нужно.

– Тетрадь! – Бизяев отодвинул от себя кружку, качавшуюся перед носом. – Где тетрадь?! – заорал он, пугая жену и разбрасывая по комнате разный ненужный хлам, вытаскиваемый из тумбочки. – Да вот она – показала ногой под кровать жена и, с гордо поднятой головой, вышла из комнаты.

Бизяев схватил с пола тетрадь и вытаращился на пустую страницу.

Ну, не совсем пустую, естественно. «РАССКАЗ» - было написано сверху крупными буквами. Буквы явно не один раз были обведены в задумчивости самим Бизяевым. Больше ничего не было. Бизяев на всякий случай перелистал тетрадь. Нет, точно больше ничего не было.

- Па-па-па-пам! – запищала мобила началом пятой симфонии. Бизяев подпрыгнул в кровати от неожиданности. - Па-па-па-пам! Па-па-па-пам! – продолжал надрываться Бетховен в штанах Бизяева.

- Это судьба стучится в дверь к тебе, Бизяев - подсказала жена, появляясь опять в комнате. - Трубку брать будешь? – Бизяев испуганно замахал руками. – Понятно – сказала жена. – Алло! – сказала она уже в трубку. – Что, что? - переспросила кого-то. – Нет. Хемингуэй ещё спит – посмотрела она на жалкого в этот момент Бизяева.

Бизяев спустил ноги на пол и завыл, как маятник, раскачиваясь из стороны в сторону.

Жена подошла к окну, раздвинула занавески. – Кошка - сказала она. - Кошка? - перестав выть, зачем-то переспросил Бизяев. - Кошка ползёт по крыше - сказала жена. - Ты кофе пить будешь?

- Я вообще пить не буду! – пообещал вдруг Бизяев.

– Бизяев, Бизяев… - сказала жена. Она прислонилась лбом к стеклу и снова сказала – Бизяев, Бизяев… - Бизяев молчал. – Что ж ты всё время врёшь, а, Бизяев? - спросила жена, продолжая «плавить лбом стекло окошечное».

Бизяев виновато развёл руками. Он смотрел на кусок обоев, отвалившийся от стены и висевший теперь на батарее под подоконником. Бизяев подумал, что надо бы как-то подклеить его обратно, и тут же вспомнил, что уже смотрел на него год назад и так же, как и сейчас, хотел начать новую жизнь и позабыть всё плохое, что было в старой.

– Что ж ты мучаешь-то меня, Бизяев? – не поворачиваясь, так тоскливо повторила жена, что у Бизяева стало совсем пусто внутри. Он крепко закрыл глаза и снова закачался, теперь уже как Лобановский, вперёд-назад, руками опираясь о край кровати.

Потом он почувствовал, что жена села рядом и положила голову ему на плечо.

– Бедный, бедный Бизяев, ты плачешь - сказала она, раскачиваясь вместе с Бизяевым. – Ты не знал в своей жизни радостей. Но погоди, Бизяев, погоди… Мы отдохнём… - Она помолчала и ещё раз, уже с надрывом сказала – Мы отдохнём!

Бизяев резко отодвинулся и с подозрением посмотрел на жену. – Это же Чехов! – догадавшись, сказал он и схватил с пола тапок. Жена, рыдая от смеха, бросилась вон из спальни, и Бизяев попал тапком в уже закрывающуюся за ней дверь.

Ошеломлённый разыгранным перед ним спектаклем, Бизяев долго сидел, хватая ртом воздух. - Актриса, б…больших и малых театров! – наконец, сказал он. – Мопассан! – крикнула из кухни жена. Бизяев швырнул туда второй тапок, опять закачался, уже машинально, и, тут же опомнившись, вскочил на ноги.

Жена снова появилась в дверях. - Пойдём завтракать, Хемингуэй – примирительно сказала она.

Бизяев постоял, подумал - Убить её, что ли?

И пошёл завтракать.


       ***


- Мне понравился твой рассказ – сказала она.

Он проснулся и тихо лежал, не шевелясь. Смотрел в потолок, слушал шорох машин, проезжающих под окном.

- Вот болван - обругал он себя.
- Ты оставил блокнот на столе – сказала она.
– Полный кретинский болван.

Она снова посмотрела в окно.

- Что там? – спросил он.
– Кошка – сказала она. – Кошка ползёт по крыше.
– Кошка? – не задумываясь, подыграл он. – И куда же она ползёт?
– Не знаю – опять процитировала она. – Просто ползёт по крыше.

Через крупные клетки штор была видна стена строящегося прямо напротив дома. Окна чёрными дырами причудливо изгибались на складках ткани.

- Отпустить её, что ли? – подумал он.