УТРО


- Лети, лети, Филиппок, через запад на восток, через север, через юг, возвращайся, сделав круг! – закричала, приплясывая, старуха в платке, увидев проплывающего над ней Филиппка. Филиппок расправил полы тулупа и, заложив вираж, приземлился в снежной степи, между столовой и домом.

Прямо перед ним на тропе стоял такой же, как он, коротыш, только в одних трусах. - Люди женятся, ебутся, а нам не во что обуться – поёживаясь, зло сказал он. – Тулуп снимай, холодно. – А как же я? – растерянно спросил Филиппок. – Тебе новый выдадут, – сказал коротыш, - а мне без тулупа никак нельзя. Он схватил Филиппка за рукав. – Ааааа! – закричал Филиппок, спасая упавшее на пол одеяло. - Вставай, вставай, Филиппок! - заверещал будильник на старой трёхногой общаговской тумбочке.

Попрыгав по комнате, размахивая руками, Филиппок оделся и выскочил на мороз. Он бежал по тропе между покосившимися бараками, смотрел под ноги, приговаривал - Лети, лети, Филлипок... - Ах, если бы Филиппок действительно мог летать! Он бы увидел, как чёрные маленькие фигурки, одной из которых был сам Филиппок, пробирались со всех сторон к улице, по которой цепочкой тянулись в направлении лесопункта. Кто-то из них был в таком же тулупе, как и у Филиппка, кто-то в фуфайке, кто-то в рабочей, серой войлочной куртке. Из сонных ртов шёл горячий пар, смешиваясь в одну общую большую струю. – Хрум–хрум, хрум–хрум - тяжёлыми поршнями давили снег сапоги. – У-у-уууу! – казалось, сейчас заревёт впереди могучий советский локомотив.

- Шмяк! – что-то резко и больно ударило его по лицу. Филиппок пролетел по инерции ещё два шага вперёд, потом опрокинулся в воздухе и упал назад в снег. - Твою мать! - сказал он и, путаясь в тяжёлых полах тулупа, встал на ноги. Сквозь слёзы и скачущие лягушками в глазах пятна, Филиппок увидел верёвку, о которую чуть не оторвал голову. – Фигасе, начался денёк… – бодро сказал он, выбираясь из тени барака на освещённую одиноким фонарём улицу.

Тут надо сделать срочное отступление и рассказать о том, как Филиппок попал сюда, в этот край суровых мужчин и серых бараков. Да вот так просто взял и попал, - по распределению. Всего три дня назад он устроился в общежитие, а сегодня у Филиппка был его первый законный рабочий день.

По паспорту Филиппок - Филипп Денисович, но мама, как назвала его в роддоме - Филиппок, так и звала всю жизнь, и это прилипло к нему намертво. Он был действительно похож на знаменитого толстовского героя. Роста небольшого и точно, что весь в отца, ведь и мама и бабушка Филиппка были на голову выше обоих своих «защитников». Чуть вздёрнутый пуговкой кверху нос, пухлые маленькие губы и круглые глаза, и в двадцать с лишним лет, делали из Филиппка мальчишку. Да он и был мальчишкой, как ни крути.

Тулуп ему выдали на взрослого мужика, и полы его почти доставали до пола. - Простите за тавтологию – печально пошутил начитанный Филиппок, разглядывая себя в зеркале, доставшемся по наследству от прошлого жильца. Руки торчали в стороны, как у пингвина, шапка с опущенными ушами съехала на лоб. Филиппок вздохнул и смирился. Смиренный человек был наш Филиппок.

Как он оказался в такой ситуации, не смог бы сказать никто. И мама, и папа, и бабушка очень любили своего Филиппка. И что заставило этих милых, тихих людей отдать своего единственного сына в лесотехнический институт – одному богу известно. Если бы они хоть отдалённо могли представить себе, что такое, вообще, этот, так называемый, ЛЕСПРОМХОЗ, то они никогда, слышите, никогда бы не отдали своего любимого Филиппка в руки работников пилы и топора! Но, и мама, и папа, и даже бабушка Филиппка были, как это принято выражаться, - творческая интеллигенция. Смутные представления о предполагаемой профессии, романтические посиделки на кухне с пением под гитару: «А я еду, а я еду за туманом», вскружили им головы. Вот так и попал наш Филлипок туда, где ничему полезному, кроме как ругаться матом и спать в любое время дня и ночи, не выучился, а все эти шпалы и костыли, выемки и насыпи, нижние и верхние склады, и даже харвестеры с форвардерами, остались для него словами чужими, непонятными и очень далёкими.

Как бы там ни было, но бабушка связала Филиппку тёплые носки и свитер из козьей шерсти, который, соответственно, козлом и вонял, но был необыкновенно полезным. Папа надавал Филиппку много-много дельных советов, а мама... Что мама? Мама только смотрела на своего маленького Филиппка, прижимая обе руки к губам, как будто боялась расплакаться. Плакали уже на вокзале. Причём плакали все: и мама, и бабушка, и даже папа, которого мама всегда считала сухарём, и называла «ты мой грубиян», а иногда, в особенно игривом настроении - «ты мой гусарик». И Филиппок не выдержал, захлюпал носом, когда перрон качнулся и покатился назад и все его такие любимые, похожие из окна поезда на маленьких гномиков, поехали вместе с вокзалом туда, в такое тихое, чудесное, спокойное прошлое. А у самого Филиппка впереди было одно только будущее, совсем неизвестное и очень, очень опасное.

Теперь, отряхнувшись и выматерив бельевую верёвку, натянутую поперёк тропы, Филиппок направился в столовую завтракать.

- «Гуляш из медвежатины» - прочитал Филиппок в меню. – Ого! – сказал он. Кассирша довольно заулыбалась. – Это медведь Руфкина! – гордо сказала она, как будто это был какой-то совершенно необыкновенный медведь. – «Медведь Руфкина» – повторил, расплачиваясь, Филиппок, а из двери в моечную на него вылупились две круглолицые девчонки-двойняшки в одинаковых белых фартуках. Филиппок расправил плечи, как мог, и подтянул живот, которого у него и так не было. – Какой маленький! – почему-то обрадовалась одна. Она показала второй, до какого места достал бы ей Филиппок, если бы стоял сейчас рядом с ней. – Вылитый Руфкин - её подружка, смутив Филиппка, покачала руками грудь, едва не вываливающуяся из лифчика. – Кыш, дуры! – закричала на них кассирша. – Вы ещте, ещте – ласково сказала она Филипку. – Вам теперь надо побольше кушать.

Филиппок взял поднос и уселся поближе к двери. - Руфкин, Руфкин... Кто такой, этот Руфкин? - раздражённо подумал он. Дверь открылась, в столовую боком вошёл человек в чёрном драном пальто, без шапки, с огромным кнутом в руке. Он подскочил к Филиппку и, ни слова не говоря, изо всей силы бабахнул кнутом о стол. - Руфкин! - решил Филлипок. Он случайно попал себе вилкой в глаз, вжался плотнее в стул, озираясь по сторонам другим глазом. В столовой на мужика не обратили никакого внимания. – Так и десяти глаз не хватит – успокаиваясь, сказал себе Филиппок и собрался уже доесть свой гуляш. - Трах! - мужик чуть не выбил из рук Филиппка тарелку. - Вкусна телятина с побегами бамбука! - заорал он, вращая дико глазами, - Суп из собаки жирной, что приправлен горными грибами, и клейкий рис, который тает - только в рот возьмёшь! - Грозно задрав кнут к потолку, он застыл, топорща усы, как памятник. Едва не подавившийся медвежатиной Филиппок пребывал в полном отчаянии. - Полководец Ли по имени Гуан был родом из Лунси - вдруг сказал человек за соседним столиком. Он встал, взял за шкирку грозного мужика и выбросил из столовой. – Петрович, моя фамилия – представился, подходя к Филиппку, и Филиппок пожал его сильную руку.

- Да нет, это не Руфкин, это наш местный дурак – объяснил Петрович, оказавшийся бригадиром на участке у Филиппка. – Специалист по Ханьским одам. Медведь его напугал. - Петрович плавно влился в поток, двигавшийся по улице к лесопункту. - Он и раньше-то злой был - бухгалтер! - Петрович вдруг замолчал, к чему-то прислушиваясь. – Хрум–хрум, хрум–хрум - в такт остальным давили снег его сапоги. - Хрум–хрум-хрум, хрум–хрум-хрум - частил Филипок, портил песню. Петрович с удивлением посмотрел на Филиппка. – Странная вещь, эти оды – задумчиво сказал он, наклонился, и взял Филиппка под руку. - Возможно, что не зная меры, вы днём и ночью предавались развлеченьям. И вот дурное ци рвануло вспять. Оно крушит, ломает, губит изнутри вас. И заползает в сердце чёрная, похмельная тоска! - как школьник, с выражением процитировал он. - Вроде всё про нас? - Филипок кивнул головой. - Тогда скажи мне, что такое ЦИ? - Филиппок пожал плечами. - Вот! Никто не знает...

Филиппок расстался с Петровичем у крыльца, прошёл через тамбур, потом через длинный, заставленный стульями коридор, и постучался в обитую войлоком дверь. – Заходи! – крикнул кто-то оттуда, и Филиппок вошёл в новую жизнь, голубую от стоящего колом табачного дыма и шумную от множества голосов одновременно разговаривающих людей, никак не отреагировавших на тихое Филиппковое – Здрасьте.

- Проходи! – сказал Филиппку начальник, раздвигая руками дым, чтобы получше разглядеть Филиппка, и Филиппок уселся на табурет в углу, оглядываясь по сторонам в поисках впечатлений. Жарко потрескивала поленьями печка в углу, плотные потные мастера, развалившись на шатких стульях, сидели вокруг стола и беззлобно поругивались друг с другом. Монстры, зубры, и волки лесного дела. Не один раз покусанные клещом, поседевшие, огрубевшие, вырубившие не одну тысячу кубометров древесины, готовые спилить всё вокруг, если это потребуется социалистической родине. Все они были практически на одно лицо, все в одинаковых зелёных фуфайках, с одинаковыми коричневыми планшетками через плечо, с одинаковыми беломоринами в зубах, и все они одинаково не обращали никакого внимания на Филиппка, как будто его и не было. – «У них были прямые спины, по два инфаркта, они пили спирт ящиками, но не спились» – вспомнил откуда-то Филиппок и вздохнул.

Начальник постучал ручкой о стол, дожидаясь внимания. - Все вы знаете, какое несчастье произошло с товарищем Руфкиным – наконец, сказал он, вытирая вспотевшую лысину промокашкой. - Так вот, прошу любить и жаловать. С сегодняшнего дня у нас новый прораб. Зовут его Филипп, а по отчеству Денисович. Молодой специалист, так сказать. - Монстры, сидевшие за столом, скептически посмотрели на Филиппка, но Филиппку показалось, что один из них, со странно вывернутой энцефалитом кривой рукой, подмигнул ему раз, а потом ещё и второй, и Филиппок радостно улыбнулся и подмигнул в ответ. Кто-то из мастеров рассмеялся. Тогда тот, что с кривой рукой, заморгал глазами, как испорченный светофор, и, взволнованно заикаясь, попытался что-то сказать, потом встал, махнул здоровой рукой и вышел из комнаты. Все замолчали и укоризненно уставились на Филиппка. – Кхм, кхм – покашлял в кулак начальник. Тут в предбаннике зародился какой-то шум, все оглянулись, забыв на время про Филиппка, и в кабинет с грохотом влетела бензопила, едва не задев кого-то из плотно сидевших вокруг стола. – Твою мать! – одновременно закричали сразу несколько человек, повскакав со стульев. – Зарецкий, блядь! – заорал начальник на влетевшего вслед за своей пилой в кабинет рабочего. – Забирай пилу и пиздуй отсюда! – Не дождётесь! – патетически воскликнул в ответ Зарецкий, невысокий, плотный мужик, лет тридцати, с жёлтой фиксой во рту, в толстой войлочной куртке и длинных резиновых сапогах с закатанными до колен голенищами. – Пока будет этилированный бензин - хрен вам в сумку! Плюмбум в организме мне на хуй не нужен! У нас не капитализм, вашу мать! – привёл он последний убойный довод, спокойно забрал пилу и вышел, прикрыв за собой дверь. В кабинете наступила мёртвая тишина, только потрескивали поленья. Потом все потихоньку начали ржать, включая ничего не понимающего Филиппка. И заходились сильней и сильней, заражаясь теперь друг от друга, и кто-то уже упал головой на стол, а кто-то стонал и всхлипывал в полной истерике. Вернувшийся в кабинет, обиженный Филиппком мастер, долго молча смотрел на всех, моргая нервно глазами. – А-а-абкурились а-с-с-совсем с-с-сволочи – наконец сказал он и открыл форточку.

Петрович ждал Филиппка на улице. – Бегом в гараж – скомандовал он. – Одна нога здесь, другая там.

Гараж встречал Филиппка непролазной, почему-то не замерзающей даже в самый лютый мороз грязью, готовой зачмокать его, хватать-обнимать за ноги, стянуть с него сапоги прямо вместе с носками из козьей шерсти. – Ихде таких Филлипков выдают, Петрович? – крикнул кто-то из шоферов, толпившихся кучками возле машин. – Идите-ка на нефритовый стержень, ребята! – беззлобно отшучивался Петрович, подталкивая застрявшего в грязи Филиппка к крыльцу гаражной конторы. – Давай – он приоткрыл дверь, пропуская вперёд Филиппка. - Мне он транспорт не даст, - уже на ухо быстро зашептал Филиппку, - а тебе даст, уж я-то его знаю.

- Нет сегодня машины для вас – завгар зыркнул тяжёлым взглядом из под густых хохляцких бровей. - Ребята с заправки вернулись. Все шланги свёрнуты. – А если развернуть? – Филиппок решил проявить смекалку. – Кого? – удивлённо поднял глаза завгар. – Шланги… – неуверенно подсказал Филиппок, понимая, что ляпнул что-то не то. Завгар в третий раз внимательно осмотрел Филиппка. – Ладно, дам я вам Генку – поморщившись, сказал он.

- Ну, вот! – Петрович довольно потирал руки. – Я же говорил – даст! Завгар мужик, конечно, суровый, но против тебя - куда он попрёт? – Петрович хихикнул. - Кто ж тебе такой тулуп выдал? – спросил он, подсаживая Филиппка в кабину оранжевого КАМАЗа. – Да это же Руфкина тулуп – заметил смуглый узкоглазый шофёр, помогая втащить начальника на сиденье. – Его медведь недавно задрал – объяснил он удивлённому Филиппку. – Да ты не бойся, застрелили его уже, медведя-то. – Гена Монгол! – представился он, подавая большую и чёрную от въевшегося мазута ладонь. – Филиппок – сказал Филиппок, смутился, махнул рукой куда-то в окно, покраснел, заёрзал ногами, чуть-чуть не достающими до грязного пола. – Гена заржал как лошадь. - Я не буду тебя еть, ты моя Маруся! – закричал он, с треском втыкая первую передачу. – У тебя в пезде медмедь, я его боюся!

КАМАЗ миновал ворота леспромхозовского гаража и выскочил на дорогу между жилыми бараками. Филиппок, страшно расстроенный произошедшим конфузом, молчал. Молчал и Петрович. Водила покосился на красного, как рак, Филиппка - Девка-то у тебя есть, начальник? – спросил он, явно желая разрядить напряжённую обстановку. - Девки у меня нет – смущённо сказал Филиппок, и зачем-то развёл руками. - Девок у нас много – поддержал разговор Петрович. – Много-то много, только девки у нас все крупные – сказал водила, с сомнением оглядев Филиппка. – Служил я в Монголии, – без остановки продолжал он, – так девки там вот такие – водила провёл ладонью пониже своей груди. – Ебёшь и плачешь! – загоготал он и отпустил руль, изображая руками процесс ебли. Петрович и Филиппок заулыбались, представляя ебущегося в бескрайней монгольской степи водилу.

Закончилась поселковая тощенькая дорожка, выкатились на федеральную. Замелькали деревья, столбы, дорожные указатели. Филиппок с удовольствием разучивал названия посёлков и деревень. – «Крестцы» – читал он. Опять понеслись мимо столбы, деревья. – «Вины» – прочитал Филиппок на синем щите. - Читатель ждёт уж рифмы: розы - вспомнил школьное Филиппок. Загадал – «Буби» появятся или «Пики»? Фиг там! «Яжелбицы» - увидел на следующем указателе Филиппок и посмотрел на сидящего рядом Петровича. – «Я желаю биться» – с лёгкостью экскурсовода объяснил суть Петрович. – Легенда такая – добавил он, покосившись на Филиппка. - Вроде как Александр Невский встретил на этом холме войско шведов. Ну, те и давай задирать его, типа, выёживаться. Невский рукой так махнул, желаю, говорит бицца прямо вот здесь. – Ну? – Филиппок ожидал продолжения необыкновенной истории. – Дык, чё ну? – Петрович скучающе оглядел пол. – Отхуярил. - Филиппок удивлённо помотал головой. Водила тихонько ржал, отвернувшись в своё окошко.



ДЕНЬ



Когда КАМАЗ свернул с трассы на леспромхозовскую узкую магистраль, Филиппок заскучал. Больше не было знаков, столбов, указателей. Густой лес стеной стоял вдоль дороги. Вверх, вниз, вверх, вниз, лес, лес, один сплошной лес… Филиппок уже стал задрёмывать от такой монотонной езды. - Во, бля! – объявил вдруг шофёр, тормозя перед стоящими впереди внедорожниками. Рядом, на самом краю делянки выла пила. Вальщик с «Уралом» крутился вокруг огромной сосны, а вокруг вальщика крутилось начальство. – Мудаки, бля – оценил картинку Петрович. Филиппок сразу узнал директора, который три дня назад напутствовал Филиппка и ещё двух «специалистов» на трудовые подвиги. Директор говорил длинную с пафосом речь о том, что они вливаются в этот заслуженный, Ордена Трудового Красного Знамени, коллектив, и должны соответствовать, и так далее. Филиппок потел и страшно боялся. Сейчас директор давал ценные указания вальщику. Он выписывал руками немыслимые кренделя, стучал по голове кулаком, о чём-то возбуждённо рассказывал, перебивая рёв работающей бензопилы. Окружающие директора кивали друг другу и понимающе переглядывались. Вальщик нервно отмахивался, потом заглушил пилу и демонстративно отошёл в сторону, всем видом показывая, что, типа, сами пилите, если такие умные. – Зарецкий! – узнал его Филиппок. Вдруг что-то произошло, и все стали тревожно смотреть наверх, придерживая пальцами шапки из норки, затем стали оттаскивать директора в сторону. Директор не хотел уходить, и пытался подпереть ствол руками. – Ветер на нас – сказал Гена, завёл двигатель и сдал немного назад, осторожно выглядывая из кабины. Директора, наконец, оторвали от уже трещавшей под порывами ветра сосны, которая, ломая по пути ветки, с шумом накрыла стоявший первым NISSAN. – Пиздец – резюмировал, с интересом наблюдавший за всем, Петрович.

Сосна сложила директорский PATROL пополам, перегородив дорогу. Директор сидел на обочине без шапки, обхватив голову руками. Остальные из свиты давали друг другу какие-то указания. Пиле Зарецкого тоже пришёл конец, её даже не было видно из под огромного, заросшего толстой корой, комля. Сам Зарецкий подскакивал то к одному, то к другому руководителю, кричал - На каждую жопу есть хуй с винтом! – Ну, это теперь надолго… – Монгол, зевая, посмотрел на часы. – А чё, Петрович, Денисыч-то пусть бежит, заберём его на обратном - сказал он, кивнув на расстроенного Филиппка.

- Давай! – согласился Петрович с Геной и выпустил Филиппка на волю. – Метров пятьсот до развилки, потом направо – показал он рукой. - Одна нога здесь, другая там. А вечером заберём, если никто не съест - пошутил он и захлопнул дверцу.

- Я страсть какой ловкий! – подбадривал себя Толстым Филиппок, шагая по белой и гладкой, как новенький ватман, трассе. - Я бедовый! - Он уже свернул в поворот и пошёл в горку. Где-то там, вдалеке, работала одна из его бригад. - Хо-ро-шо, хо-ро-шо - хрустел под ногами снег. - Действительно, хорошо! – согласился с ним Филиппок, оглядываясь вокруг на шумящие под ветром деревья. Он даже подпрыгнул два раза, так его распирало. А потом ещё и ещё. А потом он увидел, что вниз, с горки, на которую он поднимается, кубарем катится чёрный медведь. Летит прямо на нашего Филиппка, закидывая вбок тяжёлую задницу. - Беги, Филиппок, беги! - И Филиппок бросился в лес, через правый кювет, засыпанный снегом. Почему через правый? Можно было и через левый бежать. Да какая тут разница! Упал, поднялся, выкарабкался наверх. Оглянулся и замер. Огромный кабан стоял на дороге прямо напротив берёзки из-за которой выглядывала голова Филиппка. Кабан скосил на Филиппка красный глаз и к чему-то прислушивался. – Спасибо, что не медведь! – похвалил его Филиппок. Справа раздались выстрелы. Кабан взрыхлил копытами снег, со страшной скоростью удаляясь от Филиппка. За ним промчался буханкой УАЗ из окон которого торчали стволы и кто-то кричал – Иии-ха! – диким голосом.

Своих Филиппок увидел издалека. Узнал по тёмным пятнам деревянных щитов, раскиданных вдоль обочины. Свернув на брошенный через канаву, собранный из свежих стволов мост, он обошёл кругом трактор ТБ-1 и по-хозяйски охлопал руками захват для укладки щитов в дорожную колею. – Тэбэшка – ласково сказал он и направился к домику, из трубы которого валил густой дым. – Всем здравствуйте! – поздоровался Филиппок, протискиваясь в бытовку. – Страсстфуйте, страсстфуйте – вставая, сказал аккуратно одетый рабочий с дымящейся трубкой в руке. – Хямеляйнен – представился он, манерно наклонив голову и щёлкнув каблуками, как заправский военный. – Лёха – просто сказал второй, рыжий, подавая Филиппку мохнатую лапу. – Приссоеттиняйттесь - Хямеляйнен махнул рукой сметая вооброжаемый мусор с лавки. - Мы тутт песдельниччаем, - продолжал он, - немноошшко споорим. - Сокласииттесь, естть лютти, котооррые просстто притяккивают к сеппе непприяттности. - А я говорю, - перебил, не дожидаясь окончания, Лёха, - что надо держаться от них подальше. Был у нас один такой - Руфкин, то под трактор попадёт, то с балкона упадёт. - Неет, - Хямеляйнен рассмеялся и помотал в воздухе пальцем, - с палконна онн не уппал. – Да какая разница, - опять перебил горячившийся Лёха, - медведь-то его задрал?! - Этто, таакк! - согласился теперь Хямеляйнен. - К пиле подойдёт - пила глохнет! - продолжал возмущаться Лёха. - Руку пожмёт - я три дня чесался потом! - Такк, такк… - кивал головой Хямеляйнен, задумчиво посасывая деревянную трубку. – Коворил я ему - схотти к паппке! - Да хоть к бабке, хоть к дедке! Злой был. Ему и монгольский шаман не помог бы. - Такк, такк... сслой пылл, какк сопакка, а паппы к нему такк и липпли. - От баб одни неприятности - отмахнулся рукой Лёха. - Такк, такк… - Хямеляйнен, выколотил из трубки табак в стеклянную банку. – Ну, ффсё! – вставая с лавки, сказал он. - Хваттит палтатть, пора рапооттать!

Задержавшийся Лёха вместе с Филиппком вышел на улицу. - Домик зелёный видишь? - показал Филиппку вагон, спрятанный в лапах могучих ёлок. - Это столовая. Дуй туда, пока Руфкина не уехала. - Руфкина? – поразился странному совпадению Филиппок. - Ага, жена того самого. Чистая медведица – ухмыльнулся Лёха, закинул «Урал» на спину и ушёл вслед за трактором Хямеляйнена, весело попукивающим впереди чёрным дымом.

Филиппок поднялся по ступенькам столовой и открыл дверь. Из-за стойки на него уставилась огромная девка. Филиппок поздоровался и нерешительно затоптался на месте. Девка молчала и внимательно рассматривала знакомый тулуп, потом решительно двинулась из-за стойки на Филиппка. Филиппок попятился, задом сбил стол и упёрся спиной в стену. Девка медленно подходила к нему. - Люблю я таких! – грудным хриплым голосом сказала она, нависая всем телом над Филиппком, потом ловко подхватила его сзади, подняла и поставила на рядом стоящий стул. Теперь Филиппок оказался одного роста с совершенно невероятных размеров девкой, которая крепко прижала его к себе и задышала в лицо чесночной вонью. – Мааа-мааа! – закричал в ужасе Филиппок, вырываясь из крепких лап «чистой медведицы». Стул опрокинулся, и Филиппок на четвереньках бросился к двери.

Выскочив из столовой, Филиппок заметался среди деревьев, потом выбежал на близкий шум трактора. – Куда! Куда, блядь! – поздно услышал он, поравнявшись с ТБ, который, опустив до земли нож, задом двигался навстречу бегущему Филиппку, волоча за собой ветки, корьё и вершинки спиленных елей. Филиппок оглянулся на крик, и в это время нога его подломилась под тяжестью надвинувшейся на него массы отходов лесопильного производства.

- Как же я так! – успел подумать ещё Филиппок. – Это же прямое нарушение техники безопасности! – жаркой молнией сверкнуло у него в голове. – Сразу же мама, папа, бабушка и с ними почему-то медведь Руфкина – быстрой стаей закружились над ним. – Как же так, Филиппок?! – в ужасе кричали они. И когда этот крик и рёв слились в один страшный – ААААА! – И вот сейчас Филиппок уже должен был от этого всего умереть, вдруг раз… и наступила полная тишина. И никто уже не рычал, не мелькал, не кружился над Филиппком, только один Лёха с непокрытой головой ругался матом, пытаясь достать Филиппка из-под кучи лесного хлама. Потом подошёл Хямеляйнен, отдал Лёхе шапку, и тоже стал смотреть сверху на Филиппка. – Не натто рукааттса – задумчиво сказал он и задымил, как паровоз, своей трубкой.

- Вот блядь, а?! Второй Руфкин! – матерился в сердцах Лёха, волоча Филиппка на себе к дороге. – Не натто рукааттса – повторял задумчивый Хямеляйнен. Из-за поворота показался оранжевый самосвал, затормозил у моста и сбросил из кузова щиты на обочину. – Привет! – сказал, вылезая на снег, улыбающийся Петрович. – А мы ещё два рейса хотели сделать. – Домой, домой! – замахал руками на Петровича рыжий Лёха. – Забирайте начальство. Хватит нам на сегодня.

- Домой, так домой – уже в кабине Петрович разглядывал помятого, пришибленного событиями Филиппка. – Ну, как? – участливо спросил он. - Познакомился с мужиками? - На менняя наппал окрооммный тиккий каппаан – с эстонским акцентом сказал ещё не вышедший из контузии Филиппок. - Да вот твой кабан – водила показал на пятно, красной тряпкой распластанное по дороге. – Завтра в столовой есть будешь.



ВЕЧЕР



В жаркой, мерно покачивающейся кабине, Филиппок успокоился, задремал. Ему приснился вечер в родном городке. За окном мучалась вьюга, укрывая снегом поленницы и сараи. Филиппок не спал, натянул одеяло до подбородка, смотрел в потолок. Мать сидела к нему спиной. Стучала пишущая машинка, потрескивали поленья в голландской печи. Было хорошо, тепло и уютно. – Мама… – тихо позвал Филиппок. Машинка перестала стучать. Мать повернула голову к Филиппку. – Говно – поморщившись, сказала она. Филиппок проснулся и вздрогнул. Узкоглазый улыбающийся водила смотрел на него. - Говно – повторил он и мотнул головой в сторону указателя, появившегося из-за поворота. – Говна возьмём, Денисыч – смущённо поддержал шофёра Петрович. Он тоже смотрел на ничего не понимающего Филиппка. Филиппок покорно кивнул. – Я не буду тебя еть, ты моя Маруся! – затянул Монгол. Машина съехала с трассы и, подпрыгивая на ухабах, покатилась в сторону птицефабрики. Хотя об этом рассказывала ещё одна табличка со стрелкой, самой птицефабрики видно не было. Вместо неё показался большой котлован, по краю которого ходил экскаватор с гигантским ковшом, и медленно, как ложкой в супе, перемешивал навоз с куриным помётом. Горячие испарения, превращаясь в густой туман, довершали эту сюрреалистическую картину. – Вот это да! – сказал восхищённый сказочным зрелищем Филиппок.

- Би-биип! – просигналил Монгол и, задранный в небо, как фаллос, ковш, замер. – Петрович быстро выскочил из машины с двумя бутылками водки в руках и Филиппок не успел закрыть за ним дверь, как страшнейшая, нестерпимая вонь ворвалась в кабину. – Ничего, ничего! – подмигнул Филиппку водила и лихо поставил КАМАЗ к экскаватору задом. – Плюх! – шлёпнулась в кузов вонючая масса говна. – Плюх! – Вторая пошла! – считал Гена. – Плюх! – третья. – Плюх! - это уже Петрович упал на сиденье, едва не придавив собой Филиппка. – Поехали! – скомандовал он и КАМАЗ, рыча и оскальзываясь в курином дерьме, с большим трудом выбрался на дорогу.
       
- Вот интересно, - принюхиваясь, спросил Филиппок, - а в Монголии говно есть? - В Монголии говна много – уверенно сообщил Гена. Он сунул руку в карман и вытащил почтовую марку. – Презент – сказал он. Филиппок осмотрел марку со всех сторон. – «Монгол Шуудан» – прочитал он на лицевой и зачем-то полизал обратную сторону. Приторно-сладкий сок облепил язык Филипка. Петрович с Геной переглянулись. Водила вытащил из бардачка маленькую железную штучку, похожую на кольцо с хвостиком. Схватив зубами кольцо он ногтем ударил по загнутому вверх кончику. Странный, никогда раньше не слышанный Филиппком, плотный вибрирующий звук наполнил кабину. Гена совсем отпустил руль. Одной рукой он прижал колечко к зубам, второй стал ритмично стучать в хвостик. Филиппок обернулся к Петровичу. – Нормально – кивнул Петрович, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Филиппок сидел молча, не шевелясь, и смотрел прямо перед собой. Вдруг повалил снег. Сначала мелкими точками ударил в стекло кабины, потом крупными белыми хлопьями залепил весь обзор. Дорога исчезла и, сколько бы не вглядывался вперёд Филиппок, ничего видно не было. Удивительный, вибрирующий звук железки проникал прямо в мозг. Филиппку показалось, что машина оторвалась от земли и летит высоко, продолжая впустую крутить колёсами. Испытывая необъяснимый восторг, Филиппок встал коленями на сиденье и заглянул в окошко Петровича. Сквозь рваные, проносящиеся внизу, облака он увидел холмы Монголии. Филиппок долго вглядывался в эти бескрайние синие холмы, по склонам которых бродили лошади и коровы, потом облака слились в одну большую белую скатерть, сквозь которую уже ничего не было видно, и Филипок сел на место, плотно закрыл глаза и стал слушать. – Быннн – быннн – быннн – упругими толчками отдавалось у него в голове. – Уэээннн – уэээннн – уэээннн – утробно ворчало где-то совсем глубоко, - в животе, почему-то решил Филиппок. Потом звук неожиданно прекратился. Филиппок открыл глаза и увидел, что самосвал спокойно катится по дороге. Он посмотрел на Петровича. - Хомус – объяснил Филиппку Петрович. - Инструмент монгольских шаманов. Вызывает дождь, снег, отгоняет злых духов - добавил он. - Долго слушать нельзя, крышу на раз сносит. - Филиппок вспомнил про марку, зажатую в кулаке. – А что значит «Шуудан» - спросил он. – Да говно это, – ответил Монгол, останавливая КАМАЗ у одного из покосившихся бараков, - монгольская почта.

На крыльцо выбежала старуха в платке, почему-то знакомая Филиппку. Всплеснув руками, она убежала обратно в дом, и вышла уже с двумя «беленькими» в руках, тулупе и валенках. – Ох, вы гости мои дорогие! – заголосила, раскинув руки с бутылками в стороны, как будто хотела обнять КАМАЗ. – Привет, Ивановна! – поздоровался с ней Петрович, высовываясь в окно. – Баню готовь, мыться будем.

В жарко натопленной бане Ивановны Филиппок размяк и ослаб. Он лежал на верхнем полке, смотрел на Петровича, лупившего веником Гену и бессмысленно улыбался. - Эх, вот бы и мне такой йух! – мечтательно сказал он, глядя как внушительное хозяйство Петровича качается маятником при каждом ударе. - Не туда смотришь – назидательно сказал Филиппку Петрович. Он вытер со лба пот и бросил веник на каменку. – А куда надо? – с надеждой спросил Филиппок. – Сюда - пошутил Петрович и хлопнул водилу рукой по заднице. – Вставай, Монгол, в себя смотреть будем.

Монгол разлил по стаканам водку, выпил свою и молча уставился на Филиппка. – Не понимаю – поморщившись, сказал ему Филиппок. – Чего ты не понимаешь? – спросил Филиппка водила и налил второй стакан. – Было ведь две бутылки? – спросил Филиппок. – Ну – согласился Монгол и выпил. – А стало опять две – подсказал ему Филиппок. Монгол посмотрел на Петровича. - Ему больше не наливать – строго сказал Петрович. - Пятнадцатого дня восьмой луны давайте съездим к устью Янцзы в Гуанлин - предложил он, обведя всех затуманившимся взглядом. - А чё, съездим - сказал Гена, нисколько не удивившись. Он достал кисет с двумя вышитыми драконами на боку, насыпал рубленной мелко травы в ловко выпотрошенную одним щелчком папиросу, и протянул её Филиппку. – Ну, - сказал он, - курнём «кузьмича». И зажёг спичку.

- А медведи в Монголии есть? – спросил Филиппок, затягиваясь сладким, как мёд, дымом. – Медведи в Монголии есть, – сказал Гена, - только маленькие. Он взял в рот хомус и подёргал отогнутый язычок пальцем. - Уэээннн – уэээннн – уэээннн – полетел над Монголией Филиппок, разглядывая сверху холмы и прикидывая, куда приземлиться. - Ийм нэртэй хуудас байхг;й байна! – Монгол показал Петровичу на летящего Филиппка. - Таны ;зэхийг х;ссэн хуудас манай серверт байсанг;й – спокойно сказал Петрович, закрыл глаза и положил голову на клеёнку.

Филиппок приземлился в снежной степи, между столовой и домом. Прямо перед ним на тропе стоял такой же, как он, коротыш, только в одних трусах. - Чё глазы вылупил? – поёживаясь, зло спросил он у Филиппка. – Ты Руфкин?! – узнал его Филиппок. – Руфкин, Руфкин… тридцать лет уже Руфкин. Тулуп снимай, холодно. – А как же я? – растерянно спросил Филиппок. – Тебе новый выдадут, – сказал Руфкин, - а мне без тулупа никак нельзя. Он схватил Филиппка за рукав. – Ааааа! – испуганно закричал Филиппок. – Хватит орать, придурок! – подёргал его за плечо высокий, плотный мужик, лет тридцати, в толстой войлочной куртке и длинных резиновых сапогах с закатанными до колен голенищами. – Ты кто? – спросил его Филиппок, приходя в сознание и оглядываясь в поисках пропавшего Руфкина. – Конь в пальто – пошутил Зарецкий. - Пилу новую надо. – Всем надо – обрадовался удачному приземлению Филиппок. - Ты начальник не залупайся. Один такой уже залупался. – Его, наверно, задрал медведь – неожиданно расхихикался Филиппок. – Смотри-ка – сказал Зарецкий, сверкнув железной фиксой во рту. – Только не медведь, а медведица – поправил он Филиппка. – Но тебе это не поможет. - Я бы попросил вас! – приподнимаясь на цыпочки, грозно сказал Зарецкому Филиппок. Он хотел развить свою мысль, но вместо этого громко пукнул. – Ну, дак ты попроси, попроси – издевательски предложил Филиппку Зарецкий. – Я же вот тебя попросил. – Я бы попросил вас, - настойчиво и уверенно продолжал Филиппок, изо всех сил стараясь больше не пукать, - немедленно отправиться в пешее путешествие на нефритовый стержень. – Че-го? – протянул Зарецкий. – Че-го! – передразнил Зарецкого Филиппок, уже полностью контролирующий ситуацию. - Монгол Шуудан, вот чего! - сказал и пошёл, не обращая на Зарецкого никакого внимания. - Хрум–хрум-хрум, хрум–хрум-хрум – насмешливо похрустывал снег. - Сам ты говно! – уже в спину обиженно крикнул Зарецкий, но догонять Филиппка не стал. Задумчиво постоял, посмотрел, как глупо хихикающий прораб медленно растворяется в темноте. - Идиот, бля… - услышал последние слова Зарецкого Филиппок и прибавил шагу.

- Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл – напевал он, медленно приходя в себя, и так же медленно, но верно приближаясь к родной общаге. В горле у Филиппка першило и очень хотелось есть. - Ты сегодня не Филиппок, а просто-напросто колобок, какой-то – похвалил он себя и остановился. Чья-то огромная тень ворочалась глыбой под фонарём, раскачиваемым ветром. Сердце у Филиппка сжалось, а потом заколотилось, как бешеное. – Медведь Руфкина! – сразу решил Филиппок, развернулся и бросился бежать по степи вокруг своего дома. Тень кинулась за ним, настигая по пятам Филиппка. Филиппок чувствовал её тяжёлое, прерывистое дыхание. - Шмяк! – что-то вдруг резко и больно ударило его по лицу. Филиппок пролетел по инерции ещё два шага вперёд, потом опрокинулся в воздухе и упал назад в снег. Жена Руфкина с криком – Блядь! - кубарем покатилась через него. - Верёвка! - обрадовался Филиппок, привычно уже отряхнулся и, не оглядываясь, пошёл вверх по лестнице.

Закрывшись на все замки, Филиппок поставил будильник на 6 часов, выхватил из холодильника кусок колбасы и рухнул в кровать. - Какой длинный день… – подумал он сразу про всё и так с колбасой в руке и уснул. Кто-то долго ещё стучался, царапался когтями в дверь Филиппка. Кто это был? Может, медведь Руфкина, а может, его жена. Но Филиппок этого уже не узнает. Он просто лёг на кровать и, не раздеваясь, уснул, только успел сказать – Господи, миленький и родной! Спаси и сохрани меня, господи! – Вот именно так сказал и уснул. Один бог знает, откуда он взял такие хорошие, правильные слова. Но бог обязательно будет хранить его, потому что бог всегда хранит таких Филиппков.