Хрум, хрум, хрум – Слышите? - это Абрам Абрамович Башмачкинд грызёт сухарь. Он сидит в землянке на снарядном ящике, глаза у него закрыты. Наверху, над брёвнами наката, метёт метель. Абрам Абрамович вспоминает Машу, высокую некрасивую девушку, дочку писателя Владимира Германовича Гомберга. Он зашёл к ним попрощаться, неловко топтался в дверях и вертел в руках запотевшие круглые очки. Маша сказала – Снимайте шинель, у вас пуговица сейчас отвалится. – Абрам Абрамович снял шинель, и Маша унесла её в свою комнату, а они с Владимиром Германовичем пили на кухне чай из чашек с почти прозрачными стенками.
- Заснул, что ли? – подёргал его за плечо Нагаткин. – Давай бегом, Печёнкин зовёт. Капитан Печёнкин вызывал его к себе уже второй раз. Сначала он водкой дышал Башмачкинду в лицо, толкал Абрама Абрамовича руками в грудь и заговорщицки шептал на ухо разные слова, щекоча Башмачкинда усами. Абрам Абрамович стоял, держал руки по швам и старался не рассмеяться. Сейчас Печёнкин молча достал из кобуры пистолет и зло посмотрел Башмачкинду в глаза.
Эта почти невероятная история случилась то ли на Волховском, то ли на Ленинградском фронте холодной зимой 43-го года.
Батальон капитана Печёнкина третий день пытался с боем взять станцию Любица, из которой его выбили части дивизии СС «Мертвая голова». Печёнкина вызвали в штаб полка и грозились сорвать погоны. Приказ был простой – Взять назад! – Дали неделю срока. Теперь каждое утро вой миномётов будил окрестности, дрожала земля от близких разрывов, и чёрные фигурки с криком – Ура-а-а! - катились вперёд к деревне. - Та-та-та-та! – стучал в ответ пулемёт, и фигурки откатывались назад, а некоторые так и оставались лежать в снегу тёмными холмиками, пока холодный северный ветер с печальным свистом не выравнивал поле. Капитан Печёнкин ругался матом, пил водку и просил подкрепления.
– Чё, Абрамыч, не сберёг шинель? – заржали бойцы, когда он вошёл в землянку в овечьем полушубке капитана Печёнкина. – Пошли на хуй, ребята – интеллигентно сказал Абрам Абрамович, подсаживаясь ближе к печке. Абраму Абрамовичу стукнуло сорок, он был мудр и в данный момент печален. На фронт Башмачкинд попал по недоразумению. Так считали весёлые сослуживцы Абрама Абрамовича, которые упорно называли его Башмачкин, без «д». Что думал по этому поводу рыжий мальчишка, лейтенант Нагаткин, неизвестно. Известно, что он был моложе Абрама Абрамовича на целых пятнадцать лет, а вчера зачем-то рассказал капитану Печёнкину про шинель, и Абрам Абрамович затаил на него обиду, хотя куда бы он делся, про шинель уже вовсю гудела рота.
Сам Башмачкинд узнал о волшебных свойствах своей шинели три дня назад, когда, подгоняемый матом того же Нагаткина, с винтовкой наперевес бежал к Любице и упал, отброшенный пулемётной пулей назад, и думал, что уже умер. Полежав немножко убитым, он встал на корточки и, сначала пополз, а потом побежал вместе со всеми назад и свалился в траншею прямо на лейтенанта, который удивился и сказал Башмачкинду - Во, блядь, тебя же убили! - На следующий день Абрама Абрамовича убили уже два раза подряд, первый, когда он бежал к Любице, а второй, когда обратно. Теперь рота ходила вокруг Башмачкинда, все трогали его шинель, хлопали по плечам, предлагали махнуться, в шутку конечно, завидовали. Нагаткин лично обследовал шинель, но кроме одной неуставной пуговицы ничего странного не обнаружил. – Ни хуя не понимаю! – весело сказал он, и сдвинув шапку набекрень, доложил капитану о происшествии. Абрам Абрамович был доставлен к Печёнкину. Печёнкин выгнал всех из блиндажа и расстрелял шинель Башмачкинда, которая действительно оказалась непробиваемой. После дополнительного тщательного обследования, Печёнкин потребовал шинель в обмен на «всё, что хочешь». Теперь Башмачкинд сидел в полушубке Печёнкина и вспоминал Машу и Владимира Германовича.
Они встретились в редакции «Огонька». Башмачкинд принёс статью о Гоголе и Владимир Германович, разговорившись, пригласил его домой в гости. Тогда Башмачкинд увидел Машу и сразу утонул в её огромных чёрных, с длинными ресницами, глазах. Маше тоже понравился странный смешной Абрам Абрамович. Гомберг достал с полки томик «Мёртвых душ» и рассказал историю о перезахоронении Гоголя. Это было в 1931 году. Владимир Германович, присутствовавший на эксгумации, не удержался и вырезал из сюртука классика кусок ткани с пуговицей. Тканью он переплёл «Мёртвые души», а пуговицу подарил Маше. Башмачкинд ушёл от Гомбергов потрясённый рассказом Владимира Германовича и, конечно, Машей, к которой он потом не раз заходил в гости. Он вздохнул, достал из кармана ватных штанов листок бумаги, послюнявил во рту карандаш и написал: «Здравствуйте, Маша! Я не смог выполнить данное Вам обещание. Простите меня». Он подумал, дописал ещё несколько строк и сложил листок треугольником.
На рассвете с криком – Ура-а-а! - батальон опять штурмовал Любицу. Абрам Абрамович бежал во второй цепи, тоже кричал – Ура-а-а! – сжимая в руках винтовку. От станции длинными очередями стал бить пулемёт, и чёрные фонтанчики брызг рассыпались по белому полю. В первой цепи начали падать, вторая дрогнула. Абрам Абрамович, тяжело дыша, ткнулся лицом в землю. Рядом упал Нагаткин, но тут же заорал, озираясь вокруг выпученными глазами – Чего легли! Вашу мать! Вперёд! – Он встал на колени, выстрелил вверх и побежал, загребая снег большими ногами. Башмачкинд бросился вслед за ним, задыхаясь и с хрипом втягивая в себя раздирающий горло воздух. Пули свистели вокруг Абрама Абрамовича, пытаясь попасть ему в грудь. Комья чёрной земли сыпались на него с неба, гарь забивала нос, грохот разрывов закладывал уши. Его обгоняли справа и слева, кто-то упал впереди него и Башмачкинд с трудом устоял на ногах, успев увернуться. Передняя цепь уже подступала к окраинам станции, стали видны заваленные сугробами низкие окна домов и частокол огородов. Из траншей выбегали немцы. – Давай, славяне! В бога, в душу, мать! – стонал капитан Печёнкин в шинели Абрама Абрамовича, стреляя в выкатившегося ему навстречу фрица. Башмачкинд вцепился глазами в спину Печёнкина и старался больше не выпускать её из вида. Он два раза упал, проваливаясь в воронки, вставал и снова бежал за своей шинелью, пока выскочивший откуда-то жирный немец не воткнул в него штык прямо под брезентовый ремень с медной пряжкой. Сразу стало тихо вокруг, и всё остановилось для Абрама Абрамовича. Он медленно сполз на колени, стал внимательно разглядывать свой живот, а потом завалился вбок с открытыми глазами.
К обеду Любица уже была наша. Батальон закреплялся на новых позициях. Командиры взводов опять ругались из-за жилья. Дымили походные кухни. Мёртвых пересчитали, раненых отправили в санбат. Башмачкинд пропал без вести. Как ни странно, но похоронная команда нашла только пробитый штык-ножом полушубок, в кармане которого лежало письмо, залитое кровью и круглые очки в тонкой металлической оправе. Тело Башмачкинда исчезло в неизвестном направлении, как будто его никогда и не было.
Письмо и очки Абрама Абрамовича достались лейтенанту Нагаткину. Несколько с трудом разобранных слов, а именно «...асибо за ...говицу...», так возбудили его любопытство, что он решился поговорить с капитаном Печёнкиным. Хмурый Печёнкин послал его на хуй, и вообще, был пьян беспробудно. Он играл на трофейном аккордеоне «О чем ты тоскуешь, товарищ моряк?», а по ночам стрелял в небо трассирующими пулями из автомата. Шинель Абрама Абрамовича он не снимал даже в постели, а, просыпаясь, хлопал руками вокруг себя и, нащупав волшебное сукно, опять забывался коротким, беспокойным военным сном.
– Тук! Тук! Тук! – постучались в штабную дверь. – Кто? Кто там? – вскочил Печёнкин. – Чьи-то ноги прошлёпали по полу, скрипнула, открываясь, дверь. - Это Башмачкинд, товарищ капитан – испуганно сказал из темноты ординарец. – Вас требует – добавил он жалобно. - Совсем охуел! – выругался Печёнкин, взял кобуру и вышел на улицу. Он сделал несколько шагов, и снег захрустел у него под ногами. Луна освещала двор. Огромный мёртвый Башмачкинд висел в воздухе и, улыбаясь, смотрел на капитана. – Зачем ты украл мою шинель? – ласково спросил он и засмеялся совершенно дурным голосом. Печёнкин пытался вытащить пистолет из кобуры. – Не стреляй, Печёнкин, совсем плохо будет – сказал Башмачкинд и погрозил ему пальцем. Печёнкин достал ТТ и несколько раз выстрелил в Башмачкинда. Башмачкинд печально вскрикнул и разлетелся на множество мелких шариков, которые, хихикая как от щекотки, стали лопаться друг за другом.
Печёнкин вздрогнул, проснулся и, помотав головой, всхрапнул, как лошадь. – Твою мать! – выругался он. – Башмачкинда сюда из первой роты! – крикнул он кому-то в угол. Ординарец вылетел из блиндажа, на ходу надевая шапку.
- Заснул, что ли? – подёргал Абрама Абрамовича за плечо лейтенант Нагаткин. – Давай бегом, Печёнкин зовёт. Капитан Печёнкин вызывал его к себе уже второй раз.