Нашей  семье  завидовали. Мы  ютились на  пятнадцати  метрах,
квартиры  « с удобствами» , втроем.  За то дом  стоял  на  углу  площади
Пушкина,  на  самой , что  ни  есть  правительственной  трассе,  и  еще
у нас  в ящике   буфета  хранился  пропуск  на  Новодевичье  кладбище.
Мимо нас  в бумажной  пурге ехали в  Кремль  челюскинцы,   размахивали
букетами  Чкалов,  Байдуков,  Беляков…
В  кирпичной   кладбищенской  стене,  среди  сотен  других  окошек,
наличествовала  стеклянная  дверка,  за  которой  стояла  урна  с прахом
Александра  Бегама ,  инженера – бортэлектрика   легендарного  гиганта
« Максим  Горькой» . Шестимоторная   махина ,  на  котором  среди  
других  летел  бабушкин  и  дедушкин  племянник   и ,  соответственно,
двоюродный  брат  моей  мамы ,  был сбит  ударом  крыло в   крыло ,
сопровождающим    его   самолетом  Р-5.  К  посещению  кладбища, на
которое  тогда  добирались  трамваем, готовились  загодя ,  и поездка  
зависела   не  столько  от  погоды,  столько  от  моей  успеваемости   в
начальных  классах   средней  школы , а   потому   на вопрос  соучеников,
как  было  в   выходной  на  Новодевичьем,  ответствовал  уклончиво – нормально. Сказать  иначе  не   мог.  Стеклянная  дверка  в  кладбищенской  стене   считалась   почти  такой  же    почетной ,  как    и   бронзовая  в  
кремлевской.
По  линии  Бегамов  у меня  было  три  двоюродных  дяди :  Лева , Боря   и
Шура.  Все они  коренные  москвичи  с улицы,   прилегающей  к  Садовово-
Черногрязской. Их отец ,  дядя  Лазарь  Бегам ,  был  уважаемым  провизором,  а  потому  имел   право  жительство  в   городе  сорока
сороков.  Так   называли  Москву, примерно   подсчитав  общее  число
маковок  на   куполах  церквей.   Лева  ушел  раньше  всех. Детский  врач,
руководитель  созданной   им  же   клиники,  по дурацкой  случайности  
скончался   от  той  же  хворобы,  против  которой   успешно  боролся.
Шура  ушел  в  1935 году.  А  на   следующий  год  к нам   на  Пушкинскую
постучался   иностранец.  Мама  удивленно  воскликнула :  «  Боря !»,  
и в квартиру  вошел  некто  ладненький,  блондинистый ,  голубоглазый
в  желтой  замше  и   большущем  баскском  берете . Борис   Бегам ,
конструктор  Московского  авиазавода  24,  прибыл   из   восьмимесячной
командировки   в Париж   и   Лондон,   где  успешно  приобретал  станки
и оборудование.  В  гимназические   годы   моя   мама   подтягивала  
Борю  по математике   и  вот   теперь   пришло  время   подарков.
Сейчас,  когда мы  хорошо   знаем  французские   ароматы,  как  
говорится,  нас  голыми   руками   не   возьмешь.  А  тогда   мама
поставила  на    буфет  « Суар  де  Пари» ,  живописно   декорировала
роскошный   шарф   и берет  из  пуха   малоизвестного  животного
ламы…Все  ахали  и удивлялись.  Прошло   совсем  не  много  времени    
и  подарки  были  упрятаны   за  семь   замков.  А   раскошного  Бориса
упрятали  упрятали   в  Бутырки.  О  парижах  с лондонами  лучше   было
теперь  и  не   упоминать.   Они  играли  в  волейбол  на   дворовой  
площадке  туполевского  КБ …Рядом   попахивала  гнилью   Яуза  - река,  
а  команды  рядели .  Вызывали  парами   игроков  и  болельщиков ,  
прятали  в  «воронок».  Люся  Ремизова ,  молодая  жена  залихватского
танцора  Бориса  Бегама ,  оставив  соседям  младенца  Шурика ,  
названного  так  в  память  погибшего  брата,  бегала  с узелком  по
тюрьмам.  Хоть  в   одном  тогда   тюремщики  были   непреклонны :
если  арестованного  перевели  или ,  пуще   того ,  пустили   в расход,  
они  с  большевистской   принципиальностью   передач   вовсе  не  брали.
Уже  после   первых  побоев  Борис  решительно   «признался   во всем».
Это   известный   тогда   и   верный   финт.  Один  мой  знакомый      
кинооператор   в  аналогичной  ситуации    на вопрос:  
« Чем   вы   вредили   советской   власти ?»  ,   ответил  без раздумий :
Перепилил   ножовкой  оптическую   ось  объектива!
Следователи  о  физике  слыхом  не слыхивали,  а  потому  диверсии   на  
материи  воображаемой  обрадовались, а   невинный   получил  свои  десять.
Так было  и   с Борисом.  Только  загремел  он   не  на   « Каналстрой», а  
в   то  же  самое  КБ  у  Яузы- реки.  Теперь  его кантора  именовалась
« шарашка»  и   отделялась  от всего мира  не   дядьками из  ВОХРА,  а
рядами   новой   колючки.
«Врагам  народа»  неожиданно  подфартило  встретиться  с  самим  
Лаврентием  Павловичем  Берия,  по  лагерному   Лаврушкой.  Кто-то
из  родственников   грозного  наркома,  видимо  сын,  сконструировал
двигатель. И  вот  знаменитого  двигателиста  зека  Стечкина   и  
его  лучшего  ученика  по   МВТУ  имени  Баумана ,  зека  Бориса   Бегама
привозят  на   Лубянку.   Лифт   поднимает  их  прямехонько   к  наркому,
и  тот   вместе  с родичем   демонстрирует  макет  двигателя .  Стечкин  
категоричен   -  двигатель  к  работе  не  пригоден.  Берия   обескуражено
трет  пенсне .  
- Ну  ладно,  как  отбываете   наказание ?  
Они  знали ,  что   нарком  только  и   ждет  уверений   в  невиновности   и
просьб   о  помиловании,   а   потому  академик  Стечкин,  сидевший   еще
по делу  « промпартии»  ответствует  бодро:
-Несем  заслуженное  наказание .  Все  хорошо .  Единственная   просьба  -  
к полуденному   кофе  добавлять  булочку – сайку ,  или слойку…
Берия  воссиял   и  с  той   поры  всю  «шарашку»   поят   кофе  с булочками.
Как  ни  странно,  их  всех  спасла   война .  В  41  году ,  после первых  
бомбежек   Москвы ,  «шарашку»  перевезли   в  Казань .  Вместе  с  колючкой  она  расположилась  на территории   эвакуированного  Московского  авиазавода  22.  Там  зеки  ходят   «  со  свечкой»,  с  
караульным   солдатом,  но   работают  для  фронта ,  для   победы.  
Соседи  по койкам  - гирдовец  Сергей   Королев   и Давид  Брагин.
Королев  малоразговорчив,  он  что-то   чертит  на  клочках  бумаги   и прячет  
их   под  матрас .  Брагин   все  свободное  время  тратит   на  подготовку
к   экзаменам   в   аспирантуру,  особенно  много   сил   у него  отнимает  
немецкий  язык.  Из  «шарашки»  до   воли  ой  как  далеко,   но  Давид  
упорно   сидит  за учебником.  За то  и прозвали  его  друзья  «  золотая
жопка».   В  толстенном  труде   « Королев,  факты  и мифы»  Ярослав
Голованов  пишет ,  что  Сергей  Павлович  именно  в  «шарашке»  
состоялся,  как  величайший  конструктор  современности…Борис
при  первой  же   возможности   бегал   по заводским   дорожкам,  
сколачивал   свой  зековский   оркестр,   даже   «под  свечкой»  не  
забыл   об  уроках   Гнесиной  в   музыкальном  училище.
Он  вообще  пребывая   в  мечтах  об  освобождении   податься   в  
профессиональные   руководители   самодеятельности.  
Как-то  июльским  вечером 1944 года  им  приказали   собираться   с
вещами . « Воронки»  привезли   всю  московскую группу   самолетостроителей   в  самый   центр  Казани .
- Ну  все,  - притихли  зеки ,  -  здесь  на Черном  озере   КГБ,  а  внизу
расстрельные   подвалы.
Их  почему-то   без   охраны   ввели   в   здание   и,   наскоро  зачитав  
приказ,  распустили   по  домам .  Побриться  надеть  все  чистое  и  
завязать   галстуки…В  прочим   домов  у  них   в  Казани  не  было.
Но  тут  кто-то  заметил  огонек   в   окошке   фотографии,   и   все ,
не  сговариваясь,  решили   запечатлеться    на   заводские    пропуска.
О  том ,  чтобы  бросить  работу  и отправиться   по  домам   тогда
никто  и    не  помышлял.  Впрочем  вскоре  уехал  в  Москву   в  
распоряжение   физика,  полковника  Арцимовича,  Сергей  Королев.
Вслед  за ним  вызвали   в   столицу  Владимира  Глушко.    
В  45 родился  Коля,  а  Борису   намекнули,  что  Королев  рад  видеть
его  в  Подлипках.  Но   Борис  не  рискнул  менять   привычную  
самолетную   профессию  на   какие-то  гирдовские   задумки…
С   1946 года  по  1951 – й    дослуживал   послевоенную  службу  на
аэродроме  близ   Арского   поля   в  Казани .   Появление  здесь  одного
из  первейших  полков  авиации  дальнего   действия   было   напрямую
связано   с   авиазаводом  22.  По  приказу  Верховного  Главнокомандующего   на  заводе   срочно   воспроизводили  сверхмощную
летающую  крепость   Б  - 29.   В  казанском  варианте  сверхсекретного  
собрата  американца  было   велено  именовать   Ту- 4.  Нашему  890 - му
Брянскому   полку  предназначалась  роль  воинских  испытателей,  
перегонщиков   самолетов,  а за  тем  инструкторов   по  переучиванию
частей  авиации  дальнего  действия  .  Мы  часто  бывали в цехах  завода,
но мне  и в  голову   не приходило ,  что  гдет-то   здесь  трудится  мамин  
кузен.  Наверное   неплохо было  бы   встретить   начальственного  дядю,  
но  Бог  не  дал.  Мы   снова   познакомились  с  дядей  Борей  уже  тогда
когда   начал  строится   Камский   автозавод   над  которым  я   осуществлял
журналистское  шефство  « Комсомолки» .
В мою честь  на   третьем    этаже   заводского  кирпичного   дома   гремела
музыка   боевая .  Состав   домашнего   оркестра   Бегамов  - Ремизовых  
был   таков :  Коля-  саксофон,  Шура-  труба,   Борис – фортепьяно,  а  уж
мама- Люся  хлопотала   по  части  чая   и    пирогов .  Репертуар  был  в  
основном   джазовый .  Борису   еще   во времена   Оны   довелось  сыграть
в  четыре  руки   с  Цфасманом  …Той  зимой   в казанскую   непогодь  мы
праздновали   с  Шурой   Ремизовым    присвоение   ему  звания   соросовского   профессора   и   заслуженного   деятеля   науки  Татарии.
Естественно   поговорили   и  о   недавнем   столетнем   юбилее  Бориса.
Шуркина  жена  задлержалась   в  торговой   точке.  Нынче   российскому  
профессору  физической   химии  без  левых   заработков   невпротык.
А  еще  лучше,  когда   родная  жена   ежедневно  домой   деньжата  
приносит.   Попили   пивка  ,  поели    пельмешек  и  пустились  в  воспоминания .  Что – то   рассказал   про   Бориса  Шурик,  а  что- то
прпомнил   я. Потом  листая  альбомы,  мы  наткнулись  на  фотокарточки
узников  « шарашки»    Борса  Бегама  и   Сергея   Королева  снятые  в первый  час  свободы   ,  а   также  увидели   документ   об   освобождении   « в  связи  с  отсутствием  состава   преступления»…