Тусклое  небо. Грязные стены, перечеркнутые  кумачевым  пламенем
плакатов...Московская  слякотная  зима   середины  тридцатых  годов.
Дом  на углу Тверской  и  Страстной ,  прошлым  летом,   ставшей
площадью  Пушкина  на  улице  Горького. Крохотная  квартирка  с  
фанерной  перегородкой  в конце  длиннющего коридора- наш  
счастливый  семейный  номер 13.
Моя  мама- иностранный  библиограф  Всесоюзной  исторической
библиотеки  в  Армянском  переулке. Вместе с ней  трудится  добрая  
немка по  фамилии  Вольф…
То было  время , когда  в воздухе  постоянно  висели здравицы  Вождю
и проклятия  врагам  народа , творящего  эпохальные  свершения  
социализма. Ложились  тогда  рано ,  чутко  слушали ночь – не  подрулит
ли редкая  легковушка,  не  хлопнет  ли соседская  дверь?
Зябкими  днями  родственники  обреченно суют узелки  в  дверное  
окошко  Бутырок…  
В трех  домах  на пути  к  Кремлю,  бывшая  гостиница , битком
набитая  инородцами. Там , словно  в общаге ,  ютится  весь
интернацианал.  Политэмигранты,  объединенные  звучным  именем
«Коминтерн»,  в тесноте  и  сдержанной  обиде  на  « благодетелей»,  
качали  насосы  примусов и  крутили  фитили  керосинок , варя  серые
макароны  и  перловку  на  костях. По утрам  «коминтерновцы»
отправляют  разномастных  детей  в соседние  школы,  снабдив  их
французской  булкой  с  брусковым  мармеладо-павидлом , а  сами
предаются  ностальгии…Или  мечтам  о  светлом  будущем.
Шнек  сталинской  костоломки  еще  не  добрался  до  « Коминтерна»
и потому ,  похлопав  портретам  вождей,  политэмигранты  нахватавшись
«совковости»,  стали  расползаться   по  гражданским  учреждениям  и
жактовским  коммуналкам .  На нашем,   четвертом , этаже  дома  16/ 2
поселился   высоченный  шотландец,  лорд  Трейль,  потрясший   всю
Москву  голыми  коленками  в  мороз. К нему  из  Лондона  примчалась
белявенькая  художница  Донни  Негшен. Наверное,  Нагшина , потому
-что  вдруг в престижном  инглише  у нее  проскакивали  одесские
 словечки. Целыми  днями  лорд  пропадал  в  коммунистической  
секции,  а Донни  до  одури  иллюстрировала  детгизовские  « Книжку
за книжкой»,  потом стучалась  к бабе  Лене  за  примусом  и кастрюлей.  
Лорду  было  невдамек ,  откуда бралась  в тогдашней  России  посуда,
да  и  еда  тоже.  Бабушка  и Донни  начали  с французского ,  но быстро
дошли  до  идиша.  Как-то  на  фирменные   щи  бабы  Ленны (  или,
может  ,  чечевичную  похлебку )  Донни  привела  привела  милую  
берлинку  фрау  Вольф .  После  работы  к ним  присоединилась  моя
мама .  Она  недавно  примчалась  из  Киева  по  случаю  болезни и  
кончины  деда. Григория  Мироновича  кремировали   в  Донском  
монастыре ,  а мать  должна была  благодарить  деда  за последнюю
услугу .  Пока  она  была  в  Москве ,  в  Киеве  расстреляли  весь
Польский  театр  во главе  с  его  создателем  писателем  Бруно  Ясенским.
В  спектакле  «Гута»  мама играла  главную роль.  Как  ни странно,  Вольф
взяли в Историческую  библиотеку   по  рекомендации  моей  мамы.  Вольф
знала  несколько  языков. Ее  муж  Фридрих ,  член КПГ  с двадцатых  
годов , - автор антифашистской  пьесы  « Профессор Мамлок» ,  написанной  
по  горячим  следам  в  1934 году. Для тех ,  кто  забыл  или не знает. Боевой
хирург Мамлок   в Первую мировую  войну,  за  подвиг  под Верденом
был  удостоен  « Железного креста»  и именного оружия,  а наци ,  которых
он  продолжает   оперировать ,  топчут его  сапожищами  с криком  
« юдише  швайн».  Пьеса  стала  первым  откровением  о сущности  гитлеризма.
Интерес   Фридриха  к этой  теме  объяснялся  убеждениями  бывшего  
фронтовика – спартаковца  и похожестью  судеб. На  « Мосфильме»  сняли  
добротный  фильм,  который вскоре  сошел  с экранов. Вторично увековечил  
пьесу  отца  старший  сын  Вольфов  Конрад,  уже на  экранах  ГДР.
По вечерам  часто  собирались  у нас  на Страстной .  Пока  мамы  гоняли  
чаи  с пресловутым  мармиладо – повидлом,   папа  Фридрих  сопя  и чмокая
погасшей  трубкой,  толковал  с Трейлем  о гражданской  войне  в  Испании,
дети  играли « в  Чапая». Правда  Конраду  быстро  надоедали  игры,  и он
замыкался в  углу с  книжкой,  а мы  с Мишкой  носились  по длиннющему
коридору  «квартиры  гостиничного  типа»  с криками :  « Чапай  не сдается !
Наши  идут» .  Я  лихо  размахивал  настоящей саблей ,  стараясь  не  задеть
лакированного  кайзеровского шишака  на голове  друга .  Кажется  Мишка
был  года на  полтора  старше  меня ,  но  тоньше  в кости,  хотя  и  намного
выше .  В ребячих  потасовках  он  если  и побеждал,  то  за счет  ловкости
и смекалки,  а в общем ,  был предельно  честен,  незлобив  и справедлив.
Добросердечная  Москва , забыв  на денек  о « Ежовых  рукавицах»,  слезами
встречала  испанских  сирот. Им  было  хуже .  Трейль  не вернулся  из  
интернациональной  бригады. Лорд  остался  навсегда  в полях  под  
Гвадалахарой . Безутешная  Донни,  покрыв  голову  русским  вдовьим  
платком,  отправилась  в Лондон.  Вскоре  Вольфы  переехали  на
Арбатскую  площадь. Там  они расположились « вольготно»  в двух  
комнатушках- выгородках  из зала  флигеля  на правом углу,  большого  
купеческого дома , где  нынче высится  мрачная громада  Российского
Пентагона . В  перекрашенной  гостинице  « Центральная»  теперь  
регулярно   травили  тараканов  и заселяли  депутатов  Верховного совета
РСФСР .  Многочисленные  «гебешники»  на всех  этажах  отеля
Отхватили номера  для интимных  встреч  с  со  «стукачами».  Именно  тогда,
говорят ,  родилось  понятие  - « стук  быстрее  звука»,  а оттуда  вполне
логичен  вывод : - «  лучше  один  раз  настучать,  чем  всю  жизнь
перестукиваться» …
Мы  потеряли  из виду  семейство Вольфов  в  тридцать  девятом ,
когда  шквал  репрессий  вконец  добивал  « Коминтерн».
…Август  1973 года.  Берлинский  штадтпалац. Идет  « раздача  слонов»
победителям  творческих  конкурсов  десятого Всемирного  фестиваля
молодежи  и студентов.  Я  далеко  не молод,   но  в области  фотографии  
удостоился   первого места. Призеры   жмутся  у первого ряда.  Весь  центр  
зала  плотно  засажен  правительством ,  военными  и  руководством  партии,  
во  главе  с  самим  генсеком ,  героем  и прочия,  товарищем  Эрихом  
Хоннекером.  Генсек  демократично  жмет  руку  каждому  награжденному,
которых  поочередно  подводят  к креслу  Его Социалистического  Величества.
Ко мне  после  церемонии  рукопожатия ,  уверенно  раздвинув  охранников,
подходит  высокий  « камрад»  очень  западного  обличья .  Ладная   фигура,
пиджак  в мелкую клеточку,  галстук  « мейд  ин оттуда» .  Даже  улыбка
какая- то  ненашенская.  Седеющий  джентельмен  сверлит  меня  взором:
- Илик ,  помнишь  каску?  Ведь я хотел подарить  тебе ,  а гпушники
 помешали …Он  говорит, говорит  вполголоса   акая  на московский  манер.
Наконец  до меня  доходит :  это  же  Мишка , Маркус  Вольф!  
Только  уж больно  взрослый …
- А , что ты делаешь  в этой  компании?
-Да  так,  ошиваюсь  по  дипломатической  части, - белозубо
 хохочет  Мишка.
- Вечером  отпразднуем встречу.  
-Мы  в  отеле  «  Беролина»  …
- не беспокойся  найду,  из – по д  земли  достану…
Вечером  в  номере  613  мне  удивляется  « сожитель» , зам . Главного  «Комсомолки»
Виталий  Игнатенко:  Ты что, в  опере  поешь  или  в  гомики  подался?  Тут  мужик
с пистолетом  принес  ящик с  письмом ....
Среди  вино- водочного  великолепия  ,  колбас , копченостей  и фруктов  белеет
изысканно - благоуханный  конверт:  « Илик,  извини дела . Миша»…
Только  к началу  девяностых,  когда  вместе с  Берлинской  стеной  ушел  
в небытие  социализм , я с  удивлением  узнаю ,  что « на просторах  коммуналки»
гонял  беляков с  будущим  создателем   и  руководителем  гедеэровской  «ШТАЗИ»,
генерал  - полковником  Маркусом  Вольфом ,  легендарным маэстро  разведчиков
всех  времен  и народов…
Сабля , которую  Мишка так  и не решился  выменять на  офицерский  лакированный
шишак   папы  Фридриха,  пропала  в  сорок  первом. Мама  не захотела  брать ее
с собой  в эвакуацию. Оружие  все же!
Я  и  не настаивал. Мне было уже  пятнадцать. Ровно  два года  спустя   мне  выдали
взаправдашний  пистолет « Т Т» в  брезентовой  кобуре  и  десантный  нож  с черной  
лакированной  рукояткой…