Последняя ночь перед очередной проверкой в учебном артполку. Полковой художник и фотограф, валясь с ног от усталости и недосыпания, заканчивали плакат про «Учебно-боевые будни».
5:00 Готовый плакат досыхал у стены, творцы пытались хоть на час пристроиться вздремнуть в тесной фотолаборатории с включенными для обогрева фотоглянцевателями.
 5:05 Нелегкая принесла полковника. Взглянул мельком на плакат:
 - Э, так не пойдет! Места полно пустого, фотки мелкие. А новая техника где? Так, ты давай отдирай этот "лучший взвод" и всю середку забеливай, а ты мухой мне фотку самоходки сюда, да покрупнее. Сонный фотограф приволок весь свой архив, но полкану ничего не понравилось. Тогда стали перебирать негативы – опять все отверг. Послали уазик за зампостроем. Тот сбегал в штаб и принес из своего кабинета целый ящик конфискованых дембельских альбомов, фотографий и негативов. В нем-то, на самом дне и нашелся негативчик, понравившийся полковнику.
 За пару минут фотограф сделал без закрепления пробный отпечаточек 6x9. На краю лесной поляны, занимая почти весь кадр, стоит самоходка 2С3 с хищно задранным стволом. Точка съемки спереди, чуть слева и снизу сделала картинку очень выразительной. Тени листвы на броне придали изображению дополнительную объемность и замаскировали мелкие детали и грязь. Пробник бысто почернел на свету, но успел получить одобрение полковника. Тот собственноручно на обрывке фотобумаги написал текст и удалился. Фотограф c глазами цвета лабораторной лампы полез за фотобумагой 24x30, художник, громко зевая, начал трафаретить самым крупным шрифтом «На боевой позиции», сверяя каждую букву с запиской.
 В 7:00 плакат висел на стене.
 В 10:05 мимо проходил генерал из округа. Вдруг он сделал «напра-во», застыл с выпученными зенками, побагровел и заорал. В первых десяти его фразах литературным было только: «Полковника ко мне! » Прилетевший полкан сначала удивленно пялился на плакат, но потом тоже изменился в лице и молча выслушал длинную речь генерала.
  На большом снимке в центре плаката из водительского люка самоходки выглядывал лыбящийся сержант в расстегнутом комбезе и сдвинутом на
затылок шлеме. Из-под щлема выбивались неуставные длинные вихры. Но не это было главным. На коленях у него сидела очаровательная селянка лет семнадцати. С распущенными волосами, в легком халатике с букетиком полевых цветов в руке. Судя по неподдельному смущению, по румянцу на щеках девушки, заметному даже на черно-белом снимке, и по ухмылке бойца, руки он держал вовсе не на рычагах управления. Несмотря на большой талант в командирской лексике, полковник сумел передать художнику и фотографу не более десятой доли услышанного от генерала. А от себя пообещал до конца службы обеспечить художника березовой кисточкой для плаца, а фотографа постывить на ретушь всех самоходок полка после полевых учений. Об отпусках посоветовал не беспокоиться.
  Наш полкан был отличным мужиком. Вспыльчивый, но отходчивый. Уже через месяц художник поехал в липовую командировку к жене и грудному сыну.
Летом получил отпуск и фотограф. А вот генерал оказался злопамятен. При каждом визите в полк, сразу после приветствия он ехидно спрашивал:
 - Ну так что, полковник, какая позиция в самоходке самая боевая?
(взято с сайта ссылка)