Я сдавал билет. Она его купила. Из касс вокзала вышли вместе. Немного проводил милую Валюшу. Утром позвонил в Ленинград. Валя уже ушла на службу. Ели дождался отхода поезда… Через год она родила Сашу. Я верил и не верил в нежданное счастье. Мне сорок девять, а тут первенец. До года Саша болел. Валя его крестила в Александро-Невской лавре. От напасти Бог спас.
В «Комсомолке», когда привел малыша, радовались коллективом, вывесили поздравление. За рюмкой, редакционная «остроумица» кратко комментировала событие:
-Мудёр, ты Илюша, мудёр!
Вскоре мы с Валей отправились в ЗАГС.
Саша в бархатном костюмчике был неотразим. Адреса наших командировок, в дополнению к Радищеву были «Из Петербурга в Москву» и из Москвы в Ленинград. Не скажу, чтобы «Комсомолке» приелось, материалы выдавал доброкачественные, да и Валя угощала моих коллег от души.
Короче, всем на удивление, нам отвалили квартиру. Внедрение Валюши в Москву проходило на уровне легализации разведчика за рубеж - медленно и трудно. Но Валя есть Валя, работать она умеет. Сашу определи в «Елочку»- комсомольский детсад, далеко за городом. Помню наш приезд и счастливые глаза не ентиментального сыночка. На день рождения он нарисовал меня лысым в самолете. Подпись гласила - «У папы кончился чуб!» Я подумал с надеждой и нежностью - из парня будет толк!


Суматошный ветер гуляет над рекой, свищет в решетках, бьется о гранит Набережных. Одетая камнем стоит ледяная Нева. Бледное солнце выплавляет из влажного дыхания ветра морозные иголки. Зябко. Брр, как зябко! А Агате в природном тулупе все нипочем, особенно если рядом есть два обожаемых существа: «Валя, хозяйка-кормилица и маленький Саша- её игрушка или даже
сынок. Он такой хорошенький. Когда шубку снимает, маленький и жалкий. Саше Агата позволяет всё. Пусть по носу хлопает и за уши тянет, пусть ездит верхом… Самые счастливые дни у Агаты - Валины выходные- дни дальних прогулок по улице, пахнущей псами. Особенно Агата любит это место. От соседних ворот завода тянет новогодней кислятиной- шампанским. Здесь в вечном карауле застыли такие похожие на неё звери. Исполненная Сан – Бернарского достоинства, Агата не позволяет себя обнюхать или первой протянуть лапу дружбы. Каждый раз Агата садится рядом с изваянием и терпеливо ждёт. А чугунный идол холоден в своих эмоциях, как и подобает
привратному стражу- царю зверей. Нам жаль Агату. Ведь она так одинока в человечьей стае. Кроме чугунного льва, ей все - только шавки на набережной Невы.

О друзьях – товарищах…Сказать можно много или совсем не много. Права жена Валентина, говорящая мне постоянно:
-«Это все у тебя товарищи, а друзей у людей, всего ничего - раз, два и обчёлся».
И впрямь перебираю знакомства – дружили вроде бы не разлей вода, а чтобы остались по жизни, таких чуть. Были армейские друзья Гена и Виля – их давно нет. Славы Голованова, Славы Францева, Джондо Натрадзе – нет… Дружили семьями с Володей Борученко - от «старлея» до генерала погранвойск, теперь найти не могу…Только смешные истории в памяти от героев «Комсомолки» и остались:
Скромный молчун Сидорин, командир подлодки. Всплывает невдалеке от некого африканского государства, докладывает Москве своё местоположение, а ему шифровка:
-«Идти не домой, а в гости – представлять советский флот!»
-«Никак нет, невозможно представлять флот державы в дранном обмундировании, с ржавым корпусом!»
-«Приказы не обсуждают…»
Так и подвалили к стенке порта, экипаж во «фрунт» по всей длине лодки. Впереди Сидорин с орденом «Красного знамени» на нижней рубашке. Ему местный вождь африканскую звезду цепляет, а сам на моряцкие кальсоны косится. Все в разовом белье, зато новом…

Смотрю на чудных белых коней, на всадников, словно кентавры, слившихся воедино в любви и умении, дивлюсь, а у самого в голове дурацкая частушка поётся из фольклора нашего московского довоенного двора: «Из-за леса выезжает конная милиция. Подымайте девки, юбки, будет репетиция!»
Тут, как говорится, ни убавить, ни прибавить…Действительно, всадники, что Английские лорды, по стати не уступают скакунам. Как на подбор-все величественны и красивы. Особенно когда кентавров или, как их прозвали,
кониментов, видишь в работе. Работы у них много, и ответственна она чертовски.
Во-первых, прием гостей в расположении части и, соответственно, показ мастерства в манеже. Тут и преодоление барьеров, выездка и вольтижировка…
После всего перед гостями с фотокамерой позировать надо. Правда есть и другая работа, она ближе к службе. В дни большого футбола конники высятся на ближних подступах к стадиону. Иногда кониментуру задействуют на патрулировании в лесопарковой зоне Москвы. Но теперь такие случаи редки, учитывая вооруженность хулиганья и бандитов автоматическим оружием. Тут уж лучше на «бэтэрах» дозор держать, а то, неравен час вместе с конем завалят… только вот в чем проблема… Рыночная экономика внесла свои суровые коррективы в красивую жизнь кентавров. На овес самим теперь надо зарабатывать. МВД не пашет и не сеет…Пеший мент днём службу служит, а в ночь халтура –с табельным « макровым» у дверей железных дремлет. Что же коням из особой бригады делать? Не возы же возить орловцам с текинцами? Вот в чём задача стратегическая! Когда-то главный лошадник маршал Буденный, расправив усы произнес: « Лошадь, она ещё своё слово скажет!»

Трудно судить, конечно, десяток лет в истории не время, но думается всё же:
Не надо было миндальничать и всю эту компанию ещё тогда, в девяносто первом, осудить и даже признать вне закона. Сегодня, наверное, спалось бы спокойнее, да на собраниях и по митингам не пришлось бы голоса драть, да пупки напрягать в крике. С некоторых пор на ближних подступах к Красной площади установили таблички-предупреждения: « Не курить, не сорить!..»
В принципе, Главная площадь страны всегда была чиста от окурков! Сам москвич, и на площади, как корреспондент газеты, с фотоаппаратом, по праздникам и будням, без малого - сорок лет. Вот нынче снова прохожу по брусчатке. Просели камушки родные, без ухода. А так те же «сизари», тот же мавзолей, те же люди. Только очередь к Ленину не занимают, да и в ГУМ не стоят. Вождь скучает в одиночестве. В ГУМе больно дорого, и вообще лучше
ли, хуже - везде все есть. Только дворникам- подметальщикам углами площадь красна, до пирогов дело не доходит. Женщин то и греет, что похвастать можно: «Не хухры – мухры, с Красной площади выметаем».

С портрета на ГУМе щурится необычный Ленин, а вокруг метростроевцы с Буквой «М» на палке белой. Шел слякотный ноябрь 1990-го. Мужчин привычно погнало на площадь желание выпить октябрьский, революционный стаканчик в родной компашке. Женщин на демонстрации не было. Женщины - народ с обостренным чутьём. Кто интуитивно, кто по разумению понял, что дело идёт к финишу- будто карточный домик разваливается гигантский союзный домина.
Симптоматичными были и равнодушные взгляды линейных в оцеплении. Они спинным мозгом чувствовали, что злость народная не вскипает, как океан, а до терактов дело ещё не дошло. Под бравурные звуки радиомарша шёл народ по Красной площади. Только дети косились на трибуну Мавзолея. Откуда они могли знать, что им так и не быть юными ленинцами?
Москва и москвичи холодно простились с Великим Октябрём…