В пузатом АН-2 ветер гуляет, как дома. Шебутная санитарная жизнь донельзя разболтала машину. Наш путь лежит через хребет, мимо озера Сон-Куль в дальнее Заиссыккулье. Летим по срочному вызову из самого устья главного языка ледника Иныльчек. Начальник республиканской санавиации носатый Гомер Иванович Семерджиев и кудрявая бортсестрёнка Роза добираются к
леднику Иныльчек по сигналу SOS. Радио молит оказать помощь чабану помятому снежным барсом- ильбирсом. Сердобольный киргиз, высвобождая из волчьего капкана лапу ильбирса сам угодил в железные объятия неблагодарного пятнистого собрата по высокогорью. Иныльчек, достойный собрат знаменитого ледника Федченко- дальняя экзотика, да и на бортсестрёнку Розу глаз положил. Оттого и умолил Гомера взять меня в полёт. Легендарному
хирургу, до писку, хочется попасть на страницы «Комсомолки». Он легко нарушает строгий запрет пассажирских перевозок. Хотя опасно везти москвича с фотоаппаратом! Время «гебистское», да и граница рядом. Наша беременная стрекоза сползла с ледника и, перетянув через обрывистый провал, плюхнулась на замерзшую пыльную твердь. Разгоняя винтом чабанскую конницу, мотор
утробно квакает и затихает. За сутки, прошедшие с вылета, помятый чабан уже чувствует себя вконец выздоровевшим героем. Ради него прилетёл сам аксакал Гумер на «Антоне».
В чабанских становьях к осени даже муки нет, а водки хоть залейся. Сполоснув над тазом руки, сидим, развалясь на кошмах, и над скатертью - достраханом поднимаем первые пиалушки с водкой. Дымится бешбармак по Тянь-Шаньски (мясная стружка без лапши), а рядом, не остывающая под крышкой жира, огненная шурпа-бальзам для запива и вообще лекарство от всех болезней.
Многоопытный Гомер Иванович мастерски, с приговорами и побасенками, делит баранью голову. Летчики горюют- ветер все злее дует в сторону ледника.
При попутном не взлетишь – площадка мала, а назад преграждает взлёт вершина Кзыл-Тоо. Раздосадованные пилоты раз за разом пьют за прибавление подъемной силы. Из дальнего кутка бывшей погранзаставы доносится глухой рык. После вчерашнего ЧП с чабаном, там лежит спутанным шерстяным вервием бедолага ильбирс. При свете десятилинейной «молнии» осознаю ситуацию- сквозь хмель замечаю косые взгляды Гомера на мою руку, щупающую Розины коленки. Ночь застаёт нас на кошмах, укрытыми пропахшими столетними дымами одеялами. Ещё при «молнии» перемигиваюсь с Розой и вскоре сквозь богатырский храпы ощущаю на своей щеке её прерывистое дыхание. У стены бессонно сопит и чмокает потухшей трубкой пожилой Гомер…
По утру ветер ещё пуще озлился. Дрожат крылышки незакрепленного «Антона».
Колёсами и «дутиком» он елозит по ледяной крошке. Татарка Роза, с соблюдением всех тюркоязычных мусульманских церемоний, выпрашивает у старшего чабана пару лошадок. Не глядя под ноги коней, спускаемся в ледяное русло Ильчека. Бросаем повод. Умницы, пренебрегая седоками, сами выбирают дорогу. Сверху застава глядится спичечным коробком в мироздании. У борта ледяного потока замечаем черную дыру в скале. Не сговариваясь поворачиваем туда. В пещере тихо и потому тепло. Кони не против передыха.
Рассёдланные, они дремлют у входа, лишь изредка прядая ушами на звон льда и далёкий камнепад. На предусмотрительно захваченном брезенте плаща белым сугробом расположилась разомлевшая Роза. В прём пещеры вползают первые звезды. Мы пьем коньяк из гомеровских запасов и говорим о том, что сследователи наверняка примут наши отметины на тысячелетней пыли за следы снежного человека - йети…
Кони храпят и дыбятся – им страшно идти во тьму. А мы и не торопимся. Скажем- заблудились.
Наутро ветер не стих, но всё же пришлось вылетать. Хилая система «Урожай», сквозь писк и бормотание эфира, принесла срочные вызовы. Вместо опившегося водкой чабана в «Антон» грузят связанного ильбирса.
« В приёмнике вылечат и в зоопарк трудоустроят», - комментирует Гомер.
Лётчики, как могут, на месте нагоняют обороты мотора. Треща и качаясь машина скачет по крошечному плато. На мгновение мы повисаем над пропастью и, чуток просев, карабкаемся вверх над ледяной доской Иныльчека.
Гомер выходит из кабины пилотов, подсаживается ко мне на дюралевую скамейку. Кричит в ухо: - «Ты Илюха, молодец. А я так и не рискнул. Возраст виноват, что ли?»