Я поглядел, не очень-то смотрят в основном про выставку М. Дашевского. Ну, я ссылку на неё в кисках решил повторить - петрокиски любознательнее, пожалуй, - да ещё и статейку про этого персонажа до кучи опубликовать в кисках. Во-первых В "Российском Фото" её могли не заметить, во-вторых здесь читатели благодарные. Вот, короче: ссылка
О! История из жизни.
Пока подпопник новый не понять, какой стороной куда его надевать. Потом, когда затаскается, то ясно, какая сторона чище, а на новеньком я на всякий случай написал на внутренней стороне "ЖОПА". Чтоб не путать. А поскольку надпись прилегает к этому самому месту, то не видна. Пошли в байдарочный поход, на первой стоянке начало похода хорошо отметили. Утром просыпаюсь, слышу, что ...
Из своих семидесяти пяти Михаил Дашевский фотографирует лет пятьдесят. Из этих пятидесяти сорок он связан с московским фотоклубом «Новатор» и всё это время предан одной практически неисчерпаемой теме, которую я обозначил бы как «бытовая фотодокументалистика». Огромный материал, снятый за столько лет, оформился в два цикла: «Затонувшее время», и «Обыденное. Москва». Цикл «Затонувшее время» воплотился в выставках и одноимённом альбоме, который занял первое место в международном конкурсе на лучшее издание о фотографии в странах Центральной и Восточной Европы в Братиславе в 2006 году, надеюсь, что и «Обыденное. Москва.» тоже составит со временем отдельную книгу. Строго говоря, каждый, кто запечатлевает на фото жизнь своей семьи, например, подвизается в том же жанре, но накопленный Дашевским творческий багаж отличается от незатейливого любительского бытописания не только широтой охвата сюжетов, которые он прицеливал своим объективом, разница ещё и в художественном результате.
Очевидно, что можно говорить о художественной составляющей документальной фотографии, тем более, когда перед глазами такая фотография. Вообще, противоречивое двуединство фотографии – документ и художественное произведение «в одном флаконе» – снимками Михаила иллюстрировать в самый раз. Казалось бы, эта сторона фотографии уже столько обсуждалась, что нет смысла возвращаться к ней опять, но, тем не менее, на требования «объективности», «протокольной беспристрастности» документальной фотографии то и дело натыкаешься в журнальных текстах, а теперь ещё и в интернете. Протоколы ведут автоматические камеры видеонаблюдения, а неравнодушный человек, взявший в руки камеру, воплощает в снимках своё индивидуальное видение предстоящего ему мира даже в тех случаях, когда высоких изобразительных задач он не ставит и движущие силы, побудившие к съёмке, для него самого не ясны. Даже само вычленение из мирового хаоса объекта съёмки есть, безусловно, творческий акт, и, переводя взгляд с одной фотографии на другую, мы как бы подчиняемся «указующему персту» автора – смотрите сюда!
В полной мере это относится к фотографиям Дашевского, который снимает нашу быстротечную жизнь вдумчиво и целенаправленно. Перед зрителем, стало быть, не обезличенная визуальная информация, но предложение посмотреть на мир глазами фотографа, разглядеть тот образ, который он видел внутренним взглядом в момент нажатия на кнопочку фотоаппарата. А зрители-то очень разные (слава Богу, конечно), и каждый умудряется видеть в снимках Михаила Ароновича своё, именно то, что близко его собственному опыту и в меру умения принимать опыт чужой. Вот здесь и начинаются разночтения.
«Дашевский! За что вы так ненавидите нашу родину?» – прочитал я в книге отзывов на выставку «Затонувшее время». Реакция на увиденное весьма показательна и, увы, типична: во-первых, человек не смог разглядеть в работах автора сочувствия снимаемому, во-вторых, критическое отношение к отдельным сторонам нашей жизни он автоматически распространил на всю Родину, а в-третьих, скорее всего, писавший считает, будто у него и у Дашевского родины разные. В одном вопросе проглядывают сразу три, и тут не плохо бы разобраться по пунктам.
Что касается третьего пункта (в советской терминологии – пятого), то с ним как раз всё просто. Родившись в СССР и прожив здесь всю жизнь, он отдал этой стране столько энергии и сил, послужил и отечественной фотографии, и науке, (Михаил Аронович доктор технических наук, кстати) что сомневаться в том, какую страну он считает своей родиной, просто смешно – родина у нас и у Дашевского одна и та же. На другую он её не променяет. Любит ли еврей Дашевский Россию – вопрос из разряда риторических. И вообще, мы любим не того, кто давал что-то нам, но того, в кого вкладывали мы. Впрочем, автор упомянутой записи в книге отзывов, мог быть исключением из общего правила.
С двумя другими вопросами несколько сложнее. При беглом взгляде на подборки фотографий юбиляра может показаться, что перед нами обычная «чернуха», которой мы насмотрелись в первые постперестроечные годы до омерзения. Да, что греха таить, честная фотография без постановок и идеологической «ретуши», не витринная, снятая в обычных московских дворах да в захолустных переулках резко контрастирует и с былой советской фотожурналистикой, и с привычным глазу современным гламуром. Да, внимание к этим обычным для подавляющего большинства населения картинкам жизни, на самом деле не обещающим услады глазу, абсолютно естественно для документалиста, без них на полноту охвата темы рассчитывать не приходится. Да, одни увидят только сор, другие, более чуткие, рассмотрят и стихи, растущие из него – вот вам буквальная иллюстрация к известным ахматовским строчкам, заодно и полезное упражнение для тренировки зрительского глаза. Но можно ли в этих фотографиях разглядеть хоть намёк на желание автора выставить своих персонажей в неприглядном виде, унизить их человеческое достоинство? Можно ли заподозрить его в смаковании российской нищеты и убожества? Если у вас не извращённые представления времени и стране, то никак нельзя. А вот его сочувствие к так называемому «простому человеку» для меня, например, очевидно, тут уж претензии не к автору снимков, а к власти, которая довела до такой жизни свой народ.
Сам народ для Дашевского не обязательно толпа, не всегда безликая массовка, заполнившая улицы, он представлен в его коллекциях и отдельными людьми, личностями со своими характерами, яркими типажами. Из моих любимых, в частности, «Дядя Коля». Он не похож на счастливчика с агитплаката, зато узнаваем всеми, кто живал в русской деревне – типичный наш крестьянин, жилистый, работящий, один из тех, кто все нелёгкие годы кормил нашу большую страну практически за спасибо, ни богатств не стяжавший, ни нисхождения государственной благодати не дождавшийся. Его подвиг в том, что он столько лет пахал и сеял в условиях рискованного земледелия и тотального притеснения властями, что выжил, не спившись, хоть, может, и закладывал порой (а как у нас без этого?), что не озлобился, не опустился и при нечеловечном к нему отношении остался человеком. Посмотрите-ка внимательно на портрет. Есть те, кто не верит в искреннюю симпатию автора к персонажу снимка? Это фото висит в кабинете Джэка Мэтлока, посла США в России, работавшего в Москве в начале девяностых, как память о нашей стране и её людях. Позавидуйте такому признанию.
Можно по-разному оценивать нашу жизнь, смотря с чем её сравнивать. От выбранного нуля зависит, куда пойдёт отсчёт – в плюс или в минус. Если исходить из допущения, что она могла быть гораздо хуже, и, слава Богу, что хоть такая есть, то творчество рассматриваемого автора можно считать суровым гимном нашей общей судьбе. Если сравнивать нашу жизнь с той, которой давно живёт развитая часть человечества, умело использующая блага цивилизации и гражданских свобод, то в его документальных снимках можно разглядеть резкий критический настрой. Чего в них больше? Чёрт его знает, и то есть, и это. Зато могу ответственно сказать, что в них нет ни интеллигентского высокомерия характерного для «образованцев», ни равнодушия успешного во всех отношениях человека к неблагополучным согражданам, а ведь и в этом подспудно подозревает Михаила упомянутый «критик».
Погружаясь в картинки обыденной московской жизни, запечатлённые Дашевским, осознаёшь вполне отчётливо, что эти фото мог снять только человек, полностью в эту жизнь включённый. Ни сам город, ни его население не являются для автора обстоятельствами внешними, на которые можно издалека пальцем указать и обойти сторонкой, попенять им другой раз, свалить на них ответственность за собственные неудачи. Это взгляд одного из нас на нас же, взгляд на нашу житуху пристальный, но добрый. Под этим взглядом хочется приосаниться, подтянуться, проверить, все ли пуговицы застёгнуты, даже убрать мусор, случайно попавший в поле зрения. Под таким взглядом у нормального человека появляется желание стать лучше. А вдруг фотограф именно этого и хотел?
Вообще-то, Дашевский, фотографируя, едва ли задумывался о воспитательной миссии фотографии. Его работы адресованы, прежде всего, людям его же круга, тем кто с памятью, с грузом пережитого в душе. Им не надо подробных пояснений – они глянут на фото, и сразу нахлынет – так всё документально точно и узнаваемо, и дух захватывает, до чего метко художественный образ попадает в цель. Примечания, которыми автор часто сопровождает снимки, для молодёжи и иностранцев, дай Бог, чтоб прочитали, вникли.
Прошедшие времена всегда тонут в человеческой памяти. В противоположность законам физики тяжёлым временам утонуть сложнее – дольше помнятся ¬– но, в конце концов, тонут и они. Для историков время сохраняют бесстрастные документы в архивах, для остальных время воскрешается искусством, искусством фотографии, пожалуй, в первую очередь. И являет нам фотография ещё одно своё чудо – эффект расширяющегося в снимке времени. Крохотный миг, проскочивший на плёнку между шторками затвора, спустя годы может представлять уже целое десятилетие. Во сколько тысяч раз возрастает значимость обыденного сюжета, маленькой детальки, за которую цепляется воспоминание и вытаскивает из глубины памяти целую эпоху. И время всплывает.
Без осознания будущей ценности фиксации обыденных явлений Михаил Дашевский никогда бы не запечатлел для нас эти тысячи мгновений, деталей, образов. И начинал он собирать их в те времена, когда ни о показе подобных снимков на выставках, ни об издании книг и речи быть не могло. Несмотря ни на что, он снимал, проявлял, собирал свой бесценный фотоархив. Провидец? Едва ли. Чудак? Это скорее, ибо в Новаторе в те времена чуть не каждый второй был таким же чудаком. И вот, он дожил до персональных выставок, до книг, до признания, до семидесяти пяти.
Фотографии Михаила Дашевского не дают заметным кускам времени затонуть безвозвратно. Они помогают старшему поколению мысленно вернуться на годы назад, прочувствовать то время заново, вспомнить, проанализировать свои ошибки, хоть и не у всех достанет желания пережить ещё раз однажды пережитое. Они дают молодёжи возможность вглядеться в недавнее прошлое их родителей и, может быть, чуть полнее осознать их судьбы, стать к ним снисходительнее. У каждого, кто вглядывается в снимки Дашевского, есть шанс понять ещё что-то важное о себе и своей стране.
А.Н. Фурсов.
Сегодня был на выставке. Понравилась великолепная печать. В остальном: я сторонник взгляда Колосова: на выставку - не более 15 работ... Кстати, то же самое могу сказать (о 15 работах) и о выставке Таболиной в ахматовском музее...
докладАю:
на выставке побывали,впечатление двоякое..хотелось,чтобы немного более тематично висели работы, и еще хотелось бы,чтобы был указан год под фотографиями..
с другой стороны,всё,что на фотографиях - настолько свежо и узнаваемо в памяти,что абстрагироваться сложно на пути от репортажа к искусству..выходит так,что у меня предвзятое отношение получилось :))
но печать отменна-согласна с Сашей/19/ на все сто! :))
Из своих семидесяти пяти Михаил Дашевский фотографирует лет пятьдесят. Из этих пятидесяти сорок он связан с московским фотоклубом «Новатор» и всё это время предан одной практически неисчерпаемой теме, которую я обозначил бы как «бытовая фотодокументалистика». Огромный материал, снятый за столько лет, оформился в два цикла: «Затонувшее время», и «Обыденное. Москва». Цикл «Затонувшее время» воплотился в выставках и одноимённом альбоме, который занял первое место в международном конкурсе на лучшее издание о фотографии в странах Центральной и Восточной Европы в Братиславе в 2006 году, надеюсь, что и «Обыденное. Москва.» тоже составит со временем отдельную книгу. Строго говоря, каждый, кто запечатлевает на фото жизнь своей семьи, например, подвизается в том же жанре, но накопленный Дашевским творческий багаж отличается от незатейливого любительского бытописания не только широтой охвата сюжетов, которые он прицеливал своим объективом, разница ещё и в художественном результате.
Очевидно, что можно говорить о художественной составляющей документальной фотографии, тем более, когда перед глазами такая фотография. Вообще, противоречивое двуединство фотографии – документ и художественное произведение «в одном флаконе» – снимками Михаила иллюстрировать в самый раз. Казалось бы, эта сторона фотографии уже столько обсуждалась, что нет смысла возвращаться к ней опять, но, тем не менее, на требования «объективности», «протокольной беспристрастности» документальной фотографии то и дело натыкаешься в журнальных текстах, а теперь ещё и в интернете. Протоколы ведут автоматические камеры видеонаблюдения, а неравнодушный человек, взявший в руки камеру, воплощает в снимках своё индивидуальное видение предстоящего ему мира даже в тех случаях, когда высоких изобразительных задач он не ставит и движущие силы, побудившие к съёмке, для него самого не ясны. Даже само вычленение из мирового хаоса объекта съёмки есть, безусловно, творческий акт, и, переводя взгляд с одной фотографии на другую, мы как бы подчиняемся «указующему персту» автора – смотрите сюда!
В полной мере это относится к фотографиям Дашевского, который снимает нашу быстротечную жизнь вдумчиво и целенаправленно. Перед зрителем, стало быть, не обезличенная визуальная информация, но предложение посмотреть на мир глазами фотографа, разглядеть тот образ, который он видел внутренним взглядом в момент нажатия на кнопочку фотоаппарата. А зрители-то очень разные (слава Богу, конечно), и каждый умудряется видеть в снимках Михаила Ароновича своё, именно то, что близко его собственному опыту и в меру умения принимать опыт чужой. Вот здесь и начинаются разночтения.
«Дашевский! За что вы так ненавидите нашу родину?» – прочитал я в книге отзывов на выставку «Затонувшее время». Реакция на увиденное весьма показательна и, увы, типична: во-первых, человек не смог разглядеть в работах автора сочувствия снимаемому, во-вторых, критическое отношение к отдельным сторонам нашей жизни он автоматически распространил на всю Родину, а в-третьих, скорее всего, писавший считает, будто у него и у Дашевского родины разные. В одном вопросе проглядывают сразу три, и тут не плохо бы разобраться по пунктам.
Что касается третьего пункта (в советской терминологии – пятого), то с ним как раз всё просто. Родившись в СССР и прожив здесь всю жизнь, он отдал этой стране столько энергии и сил, послужил и отечественной фотографии, и науке, (Михаил Аронович доктор технических наук, кстати) что сомневаться в том, какую страну он считает своей родиной, просто смешно – родина у нас и у Дашевского одна и та же. На другую он её не променяет. Любит ли еврей Дашевский Россию – вопрос из разряда риторических. И вообще, мы любим не того, кто давал что-то нам, но того, в кого вкладывали мы. Впрочем, автор упомянутой записи в книге отзывов, мог быть исключением из общего правила.
С двумя другими вопросами несколько сложнее. При беглом взгляде на подборки фотографий юбиляра может показаться, что перед нами обычная «чернуха», которой мы насмотрелись в первые постперестроечные годы до омерзения. Да, что греха таить, честная фотография без постановок и идеологической «ретуши», не витринная, снятая в обычных московских дворах да в захолустных переулках резко контрастирует и с былой советской фотожурналистикой, и с привычным глазу современным гламуром. Да, внимание к этим обычным для подавляющего большинства населения картинкам жизни, на самом деле не обещающим услады глазу, абсолютно естественно для документалиста, без них на полноту охвата темы рассчитывать не приходится. Да, одни увидят только сор, другие, более чуткие, рассмотрят и стихи, растущие из него – вот вам буквальная иллюстрация к известным ахматовским строчкам, заодно и полезное упражнение для тренировки зрительского глаза. Но можно ли в этих фотографиях разглядеть хоть намёк на желание автора выставить своих персонажей в неприглядном виде, унизить их человеческое достоинство? Можно ли заподозрить его в смаковании российской нищеты и убожества? Если у вас не извращённые представления времени и стране, то никак нельзя. А вот его сочувствие к так называемому «простому человеку» для меня, например, очевидно, тут уж претензии не к автору снимков, а к власти, которая довела до такой жизни свой народ.
Сам народ для Дашевского не обязательно толпа, не всегда безликая массовка, заполнившая улицы, он представлен в его коллекциях и отдельными людьми, личностями со своими характерами, яркими типажами. Из моих любимых, в частности, «Дядя Коля». Он не похож на счастливчика с агитплаката, зато узнаваем всеми, кто живал в русской деревне – типичный наш крестьянин, жилистый, работящий, один из тех, кто все нелёгкие годы кормил нашу большую страну практически за спасибо, ни богатств не стяжавший, ни нисхождения государственной благодати не дождавшийся. Его подвиг в том, что он столько лет пахал и сеял в условиях рискованного земледелия и тотального притеснения властями, что выжил, не спившись, хоть, может, и закладывал порой (а как у нас без этого?), что не озлобился, не опустился и при нечеловечном к нему отношении остался человеком. Посмотрите-ка внимательно на портрет. Есть те, кто не верит в искреннюю симпатию автора к персонажу снимка? Это фото висит в кабинете Джэка Мэтлока, посла США в России, работавшего в Москве в начале девяностых, как память о нашей стране и её людях. Позавидуйте такому признанию.
Можно по-разному оценивать нашу жизнь, смотря с чем её сравнивать. От выбранного нуля зависит, куда пойдёт отсчёт – в плюс или в минус. Если исходить из допущения, что она могла быть гораздо хуже, и, слава Богу, что хоть такая есть, то творчество рассматриваемого автора можно считать суровым гимном нашей общей судьбе. Если сравнивать нашу жизнь с той, которой давно живёт развитая часть человечества, умело использующая блага цивилизации и гражданских свобод, то в его документальных снимках можно разглядеть резкий критический настрой. Чего в них больше? Чёрт его знает, и то есть, и это. Зато могу ответственно сказать, что в них нет ни интеллигентского высокомерия характерного для «образованцев», ни равнодушия успешного во всех отношениях человека к неблагополучным согражданам, а ведь и в этом подспудно подозревает Михаила упомянутый «критик».
Погружаясь в картинки обыденной московской жизни, запечатлённые Дашевским, осознаёшь вполне отчётливо, что эти фото мог снять только человек, полностью в эту жизнь включённый. Ни сам город, ни его население не являются для автора обстоятельствами внешними, на которые можно издалека пальцем указать и обойти сторонкой, попенять им другой раз, свалить на них ответственность за собственные неудачи. Это взгляд одного из нас на нас же, взгляд на нашу житуху пристальный, но добрый. Под этим взглядом хочется приосаниться, подтянуться, проверить, все ли пуговицы застёгнуты, даже убрать мусор, случайно попавший в поле зрения. Под таким взглядом у нормального человека появляется желание стать лучше. А вдруг фотограф именно этого и хотел?
Вообще-то, Дашевский, фотографируя, едва ли задумывался о воспитательной миссии фотографии. Его работы адресованы, прежде всего, людям его же круга, тем кто с памятью, с грузом пережитого в душе. Им не надо подробных пояснений – они глянут на фото, и сразу нахлынет – так всё документально точно и узнаваемо, и дух захватывает, до чего метко художественный образ попадает в цель. Примечания, которыми автор часто сопровождает снимки, для молодёжи и иностранцев, дай Бог, чтоб прочитали, вникли.
Прошедшие времена всегда тонут в человеческой памяти. В противоположность законам физики тяжёлым временам утонуть сложнее – дольше помнятся ¬– но, в конце концов, тонут и они. Для историков время сохраняют бесстрастные документы в архивах, для остальных время воскрешается искусством, искусством фотографии, пожалуй, в первую очередь. И являет нам фотография ещё одно своё чудо – эффект расширяющегося в снимке времени. Крохотный миг, проскочивший на плёнку между шторками затвора, спустя годы может представлять уже целое десятилетие. Во сколько тысяч раз возрастает значимость обыденного сюжета, маленькой детальки, за которую цепляется воспоминание и вытаскивает из глубины памяти целую эпоху. И время всплывает.
Без осознания будущей ценности фиксации обыденных явлений Михаил Дашевский никогда бы не запечатлел для нас эти тысячи мгновений, деталей, образов. И начинал он собирать их в те времена, когда ни о показе подобных снимков на выставках, ни об издании книг и речи быть не могло. Несмотря ни на что, он снимал, проявлял, собирал свой бесценный фотоархив. Провидец? Едва ли. Чудак? Это скорее, ибо в Новаторе в те времена чуть не каждый второй был таким же чудаком. И вот, он дожил до персональных выставок, до книг, до признания, до семидесяти пяти.
Фотографии Михаила Дашевского не дают заметным кускам времени затонуть безвозвратно. Они помогают старшему поколению мысленно вернуться на годы назад, прочувствовать то время заново, вспомнить, проанализировать свои ошибки, хоть и не у всех достанет желания пережить ещё раз однажды пережитое. Они дают молодёжи возможность вглядеться в недавнее прошлое их родителей и, может быть, чуть полнее осознать их судьбы, стать к ним снисходительнее. У каждого, кто вглядывается в снимки Дашевского, есть шанс понять ещё что-то важное о себе и своей стране.
А.Н. Фурсов.